Родина слоников

В полупрофиль вольноопределяющийся Лопухин и впрямь походил на юного Мишеля Лермонтова периода лакировки и украшательства, — причем многим было вдомек, что его фамилия не только дурацкая, но и стародворянская. Соперника Мити звали Лунёв — не Лунин, заметим, а Лунёв — как обухом по запруде. А меж ними на лавочке сидела с надкушенным плодом — грушей! еще эротичнее — и французскими «Письмами любви» пионерская Джоконда Лена Ерголина, чье фото в веночке и с отсутствующим взором стало вечным символом досрочного созревания, преждевременной весны и прочей поэзии от ног до головы — и не только изменило судьбу самого режиссера Соловьева, но даже вышло огромным тиражом в виде настенного календаря для полуподвальных бухгалтерий. Соловьев так долго и привередливо искал настоящую Венеру («нимфетка» — гадкое взрослое слово для этого лика), что нашел настоящую, и рухнул бедный раб у ног, и кончилось детство 14-летней пионерки Тани Друбич, и сложился фильм. Стоило ради такой по-вернерски хромать, имитируя «осеннюю птицу-подранка» — ту, которую «ранили, но до конца не убили», стоило вверять судьбу жребию — чтобы случаем сыграть в отрядной инсценировке не балалайку Звездича, а обманутого Арбенина, и вечером искать в энциклопедии слово «мизантроп» следом за «миазмом» и «мигренью», глупо острить, глупо дуэлировать и терять сознание на берегу якобы от солнечного удара и слабенького организма, которому требуется добавка второго. Пионерлагерь медленно превращался в Летний сад — и в этом была скрытая, но явная угроза. Видя, как рыскают по стране методистки с бантами в поисках, к чему бы присобачить ярлык «духовность», чувствуя реальный риск загипсовения и не без оснований опасаясь призов «за вклад в воспитание молодого поколения на святых для каждого классических образцах», Соловьев старательно собирал в своем Летнем саду камни и всякой нарождающейся статуе отбивал нос. Его Печорин-Митя и Панса-Лебедев тушили костер «по-пионерски», гоняли с деревенскими в футбол «на задики» и резали ножом на заборе «Ерголина дура», а гений чистой красоты бацал на раздолбанном клубном пианино собачий вальс. Цветы в литровой банке на окне спускали одухотворенность на землю, а подросток спрыгивал кедами в молочный рассвет, как в неведомую юность.

Соловьев стал лауреатом всего-всего, получил Госпремию СССР и премию Ленинского комсомола, и призы фестивалей во Фрунзе, Авеллино и Западном Берлине, и заслуженного деятеля искусств РСФСР, и навек посвятил стило подростковым ломкам голоса и характера на фоне Пушкина, белой голубки, прадедушек-адмиралов и боттичеллиевой «Венеры». Четыре года он ходил под статьей о чрезмерной любви к несовершеннолетним, но судьба художника хранила, и состоялись еще шесть фильмов с участием его несравненной Психеи и подельницы, и лучший фотохудожник России Валерий Плотников снимал ее на вкладку в «Искусство кино» с томиком Шпаликова в руках. Игравшая Соню Загремухину пионерка Ирина Малышева вышла за автора сценария фильма Александра Александрова.

С 1980-го детей старше 14 лет в пионерлагеря брать перестали.

«Афоня»

1975, «Мосфильм». Реж. Георгий Данелия. В ролях Леонид Куравлев (Афоня Борщев), Евгения Симонова (Катя Снегирева), Евгений Леонов (Коля), Владимир Басов (Беликов), Борислав Брондуков (Федул). Прокат 62,2 млн человек.

Годовщину смерти Шукшина Россия отметила фильмом, предельно концентрированно выразившим хмурь-тоску деревенского эмигранта, последнего из шукшинского триединства сельских типов «чудик — коняга — пустоцвет». Авторство Георгия Данелии озадачивало только на предварительный поверхностный взгляд: стиль печального комедиографа был определен беспокойной маетой московского грузина меж фейерверочным блеском столиц и вечным зовом родной Ослиной пади. Он лучше других понимал неприкаянный мир ассимилянта-полугорожанина (рабочее название «Осеннего марафона» — «Горестная жизнь плута» — идеально ложилось на афонины экзистенциальные хвори). Чужой город пил коктейли пряные и не болел душой, он был занят обогащением, досугом, добычей вкусного и красивого, ворчбой на советский строй и еще миллионом отвлекающих от мироздания мелочей — в деревне от веку не водилось денег, досуга, вкусного с красивым и обид на социализм, отчего половина шукшинских героев глазела в небо, выбирая планету на жительство, а половина пытала Бога, зачем всё, и озабочивалась проблемой шаманизма в отдельных районах Севера. А то снималась в одночасье ехать в Череповец, а то рыдала носом в косогор с церковкой вдали — водка да христианская непривычка уберегли от массовых скандинавских самоубийств.