Родина слонов

Коллеги промолчали, но обиду затаили. Уж больно шебутной был Обручев, про таких говорят: «человек гонится за дешевой популярностью» и зачастую бывают правы. А этот гнался на самом деле за мечтой. Настаивал на универсальности мамонтов, ввел понятие «тяжелая система» и доказывал, что ей нужен специально выученный оператор, который тоже часть системы, а иначе толку от мамонта не больше, чем от очень сильной лошади.

Единственное, с чем у Обручева не слишком ладилось, была дрессировка. Мамонты у него росли умные, уж точно не глупее собак, но разболтанные. Любили переспрашивать каюра, чего ему надо, отлично притворялись глухими и в целом предпочитали не подчиняться, а сотрудничать. Если где толпа и движение, тут же припрется мамонт и давай помогать. А если задача скучная, ты сколько хочешь пинай зверя по голове, он только покосится на тебя хитро, дунет снегом в физиономию и будет дальше ковыряться не спеша.

Чукотские каюры из питомника Обручева поняли это на голой интуиции: похоже, мамонт чувствует, насколько человек вовлечен в дело. Зверь хочет работать с тобой вместе. Зверь, вероятно, считает себя тоже человеком или вроде того.

Обручев раздраженно отмахивался: во-первых, такая мистика не лезла в зоологическую науку, во-вторых, плевать, кем себя воображает мамонт, – он должен слушаться команд. Базовое послушание, как у собак или лошадей, надо вколачивать с рождения и потом регулярно отрабатывать, чтобы животное не забывало, кто тут хозяин. И помнило, кто тут животное.

Каюры пытались объяснить, что они видят в мамонтах; зоолог внимательно их выслушивал, даже в тетрадочку записывал, хмыкал и говорил: не то, опять не то. Дорогие мои, вы мне тут байки травите, а нам нужна повторяемость опытов и стабильность результатов. Наука не терпит приблизительности.

Каюры пришли к выводу, что Обручев, конечно, умница, но по-своему, по-ученому, и отстали от него: человек хороший и на том спасибо. Не видит, что мамонты хотят быть как люди – мы подождем. Увидит. Может быть.

К началу двадцатого века питомник начал отдавать подрощенных зверей в частные руки, чтобы чукчи привыкали и дальше разводили мамонтов сами. Как и следовало ожидать, не обошлось без некоторой подлянки. Если якутские животные набирали массу, будто их кормили шоколадом, чукотские остановились в росте. Ученые оправдывались: суровый климат, скудный рацион. Аборигены было взроптали, но вдруг подлянка обернулась удачей.

Чукотский мамонт обрастал на зиму неимоверно, и шерсть при внимательном рассмотрении оказалась, без ложной скромности, богатая. Мягкая и шелковистая, она прекрасно держала не только низкую температуру, но и практически любую влажность. Свитера из «чукотской шерсти» пошли до того хорошо и стоили таких денег, что главы местных родов, чисто случайно узнав разницу в цене между сырьем и готовым продуктом, некоторое время рвали на себе волосы и даже слегка побили друг другу лица, а едва успокоившись, заставили всех женщин немедленно освоить вязание крючком.

Волшебные сны о мамонтах с золотыми бивнями сбылись: теперь один-единственный зверь мог целую зиму кормить семью, не выполняя для нее никакой работы, просто гуляя по тундре. Увы, мамонтов на всех не хватало, и хуже того: они все еще были на Чукотке большой редкостью. Началась локальная «шерстяная лихорадка» со всеми сопутствующими прелестями: грабежами, рэкетом, убийствами из засады и просто убийствами.

Питомник занял круговую оборону и ощетинился стволами, а частные владельцы не слезали со своих зверей и даже приспособились спать у них на холке.

Единственное, чего не было – попыток угона животных или набегов с целью чужого мамонта побрить. Все уже знали, что дохлый номер: мамонт вам не олень. Он просто не пойдет за незнакомцем и поднимет тревогу, если пришлые люди попытаются что-то сделать с ним. А при нападении на стойбище мамонт бежал его защищать. Вообразите трехсотпудовую махину, способную «на рывке» набрать тридцать верст в час, догнать собачью упряжку и разнести ее в клочья вместе с седоком. Из берданки ты это чудовище фиг завалишь с одного выстрела, а оно выдерживает очень много попаданий… С десяток трупов набралось прежде, чем до всех дошло, что сердить мамонтов небезопасно.

– Вот поэтому, – говорил Обручев, – зверь должен слушаться человека беспрекословно!

– Это смотря какого человека, – веско отвечали чукчи, – хорошего пускай, а плохого не надо.

Зоолог ругался. Чукчи хитро щурились, совсем как мамонты.

Следующим витком чукотского идиотизма стала местная химическая война: одни народные умельцы изобретали красители из подручных средств, чтобы облить зверя и испортить ему шкуру, а другие народные умельцы – безопасные для шерсти чистящие средства. Питомник хоть и продолжал во все стороны отстреливаться, но волей-неволей проявил к этим изысканиям чисто профессиональный интерес, и российская наука обогатилась рецептом уникального растворителя на основе мочи и экскрементов.