Родина слонов

– Ты что-о… – протянула мама. – Как можно. Его так звал только дедушка. Это имя между ними, а других не касается. Домкрат просто не отзовется на Домика, если кто чужой скажет… Лучше и не пробуй, вдруг обидится.

– Но тебе-то можно? – догадался Умка.

– Мне дедушка разрешил. Но только на ушко. Поэтому ты и не слышал.

– Интересный человек. Суровый начальник – и вдруг такие нежности.

– Да что ты, – сказала мама. – Дед у тебя был добрый. Меня очень любил, мечтал, как будет нянчить внуков… Говорил, вот родишь – и я питомник сразу на Петьку с Ванькой брошу… Суровый, как же. Он просто всю жизнь огрызался. Когда на людей, когда на саму жизнь, когда вообще на себя. Чаще даже на себя. Ни малейшей оплошности себе не прощал. Ну и окружающим доставалось, конечно… Знаешь, он на меня накричал однажды, и, в общем, по делу, а потом совсем как мальчишка пришел мириться и говорит: прости, Наташа, не умею я нормально с людьми общаться, у меня с восьми лет вся семья – один мамонтенок Домик…

– А что там случилось? – спросил Умка. – Хоть кто-нибудь знает?

– А все разное говорят. Он усыновленный, но жил в интернате, бегал из семьи вместе с мамонтенком своим. Бабушку я не успела расспросить, не до того было, да и не подозревала, что в семье какие-то тайны. Петя Омрын должен знать даже, наверное, больше, чем папа, но не расскажет ведь. Я думаю, когда люди так секретят прошлое – они уверены, будто кого-то оберегают.

– Может, себя? – предположил Умка.

– Вряд ли, – сказала мама. – Ради себя зачем так стараться.

Умка сначала не понимал, до какой степени этот разговор с мамой разбередил ему душу. Он неспроста собирался оторваться от семьи на очень большое расстояние чисто физически, и еще дальше хотел уйти эмоционально. Умка не слышал людей и на сотую долю так же хорошо, как мамонтов, но остро чувствовал их боль и радость, ощущал, с какой силой они хотят чего-то или наоборот. В семье, где ты – объект всеобщего пристального интереса, непросто выжить с такой нервной организацией. Есть только один шанс все уладить: сдаться. Быть тем, кем тебя мечтают видеть. Тогда давление резко упадет. На это Умка согласиться не мог.

Но любить своих родных, любить искренне и горячо, он не переставал ни на мгновение. Желание знать о них больше, чтобы понимать лучше, было естественным. И напоминание о том, что в прошлом семьи и питомника масса белых пятен, только подзадоривало.

Умка почти уже собрался растрясти как следует Петю и отца, когда охоту что-то уточнять ему надолго отбил Андрей Пуя, сам того не желая.

– Наши предки говорили детям, что ходить в одиночку на берег моря не положено, там бродит злой дух пук’ынчи, – начал Андрей издалека. – Как думаешь, в чем смысл этого запрета?

– Ну понятно же. Если с одним ребенком что-то случится, у него нет шансов, а компания или вытащит его или сбегает за взрослыми.

– Вот! И когда начинаешь разбираться, все древние чукотские правила оказываются именно такими. Они в иносказательной форме оберегают от вполне конкретных неприятностей.

Умке очень хотелось Андрея подтолкнуть, но воспитание не позволяло. Они были на «ты», а все-таки зооинженер вдвое старше.

«И еще он нервничает, ему трудно решиться», – отметил Умка про себя.

– Наши, – с ударением сказал Андрей, – тоже хотят от чего-то уберечь детей. Поэтому молчат или недоговаривают. Сколько они будут молчать, какие тайны унесут с собой в могилу, а главное, почему, не угадаешь. Иногда мне кажется, они просто стыдятся вещей, которых стыдиться вовсе не нужно. Бывают такие странные люди, например, им стыдно за что-то нехорошее, сделанное государством много лет назад. Уже и государства того нет два раза, а людям все стыдно. Хотя пострадала их семья…

Умка подался вперед, поедая Андрея глазами.

– Ты наверняка слышал какие-то обрывки, намеки… В конце сороковых годов с питомником что-то случилось, и пришлось его потом восстанавливать. А твой прадед, которого звали белым шаманом, то ли очень рано умер, то ли погиб на работе. И еще неизвестно, что бы получилось у дедушки с Петей, не попади им в руки завещание шамана.

– Ну, в общем, как-то так, – согласился Умка.

– Я собирал данные по крупицам. Свидетелей тех событий как таковых не осталось, есть только слухи. Кому дед сказал, кому бабушка. Конечно, все перепутано и очень трудно понять, с чего началось, кто виноват… Хотя главный виноватый есть, это Сталин.

– Вот прямо так…

– Ну а кто создал эту дикую систему? Кто заразил людей манией преследования? Откуда в стране было столько ненависти?

Умка пару раз моргнул. Теперь и он занервничал.

– Я считаю, ты должен знать, – сказал Андрей. – Они стыдятся, а нам стыдиться нечего. В общем, питомник был разгромлен НКВД, а шамана расстреляли.

Умка молчал.

– Это не только я так считаю, – поспешно добавил Андрей. – Это многие говорят. Неизвестно, кто написал донос, неизвестно, кому было выгодно устранение твоего прадеда. Тогда шла война между научными кланами… Слышал такое слово – лысенковщина?

Умка кивнул.