Родина слонов

Белбородко максимально расслабился, представил, как по телу разливается поток. Замер, глядя сквозь противника. Время замедлилось. Степан слился с Гридей, стал единым целым с ним. Он дышал так же, как юноша — в том же ритме, с той же глубиной. Он чувствовал, как в парне бушует целая буря чувств: страх, жажда убийства, жалость. Белбородко остановил поток мыслей, стал прозрачен, как горный ручей. Мир бушевал вокруг Степана, и он был всего лишь частицей этого мира...

Меч взлетел над головой Гриди, готовый через мгновение рассечь голову Степана. Едва оружие начало опускаться... Белбородко подшагнул навстречу удару, одновременно чуть поворачивая корпус, уходя из-под клинка. Короткий взмах. Сталь встретилась со сталью, меч Степана скользнул вдоль лезвия Гридиного меча и застыл у горла парня. В глазах Гриди мелькнул страх. Неужто все?!

— Бросай, — приказал Степан, — бросай меч. Белбородко откинул ногой оружие, мало ли что.

Гридя, все еще не веря, что жив, стоял бледный и растерянный.

— Видим, — возник Радож, — властью над слабым не упиваешься. Коль к Гридьке справедлив был, то и к дружине справедлив будешь. Ну шо, хлопцы, люб ли вам Степан?

— Люб, люб, — отозвались дружинники.

— Так и будь над нами!

Что было потом, Степан помнил смутно. Бражничали до самого утра. Вроде Гриде дали имя Яровит (только потом все равно его Гридькой кликали, а Яровитом — лишь когда чем-то отличался). Песни пели. Степан с кем-то братался, кому-то бил морду. Не ради испытания, как до того, а исключительно по зову сердца. Дворовые девки оказывали благосклонность воям. В том числе и Степану вроде кое-что перепало. Но с кем он той ночью был, хоть убей!.. Потом девок пять ему глазки строили да хихикали в кулачок. Да не может быть, что с целым гаремом! Хотя...

В общем, если бы Истома прознал, что у них тут творится за высоким забором, ей-ей, нагрянул бы. Перерезали бы всех, как кур!

На первых порах «длани» поручили десятку воинов. Все рослые, кряжистые. Все и топором боевым орудуют, и двумя мечами. Из лука на сто шагов в беличий хвост попадут. В конном бою сноровисты.

— Погляжу сперва, как с ними управишься, — сказал Любомир. — Коли сдюжишь, сотню дам, как обещал. А нет... сотню все одно дам, я слову своему хозяин, но в помощь Радожа получишь. Ты ему вместо оберега будешь: удачу приносить, заговоры всякие творить, ограждать воинов от мечей да стрел вражьих... Ин Радож все одно в десятке твоей будет, а коли с десяткой не сладишь, советником твоим станет. И это... Еще Гридьку тебе дам. Ты ж его как родил заново, вот и майся теперь...

Ох, и не просто быть княжьей дланью...

Начало зимы Года Смуты. Лютовка

Как бросили Божана в яму, понял он, что смертный час близится. Видно, доля у него такая — за тридевять земель от родных мест сгинуть, видно, богов прогневил. Уж скоро Семаргл — пес крылатый — за шкирятник Божана как кутенка слепого ухватит да в Ирий пресветлый или же Пекло лютое потащит. Но прежде в душу заглянет, чтобы решить, куда Божана нести. А в душе-то покоя нет, мечется душа, не хочет Явь покидать, за земное цепляется.

Принялся Божан молиться Роду, да Макоши, да Перуну. Жертвы богатые сулил, коли от смерти упасут. Но от молитв только горше стало, потому как понял он, что попусту душу рвал. Не услышали боги, а то знамение какое-нибудь наверняка послали бы. Да хоть бы и снег перестал — все надежда. Не знал Божан, как надо с богами говорить — чай, не ведун!

Заплакал, завыл... От бессилия клясть Харю принялся — через него ведь беда-то приключилась. Скажи купчишка, мол, суров больно Отец Горечи, живота не ровен час лишить может, разве ж Божан пошел бы в Лютовку? Помянул купчишку по матери, вдоль и поперек по косточкам перебрал, да что толку — лесенку из бранных слов не составишь, а и составишь — от смерти все одно не улизнешь. Наверху Колтун с подручными ополчились, стерегут Божана, как сокровища несметные.

Чего ему и вправду у Истомы не сиделось? Сыт, пьян, бабенками обласкан, князем пригрет. Доли лучшей захотелось, вот и получи.

Едва не до сумерек метался Божан: волком выл, зубами скрипел... От обиды да страха горел весь — и зима ему не зима. А к вечеру затих, будто в забытье провалился. Очнулся же от того, что плеснули сверху студеной водицей — окатили с головы до ног. Это в мороз-то! Лучше бы прибрала его Морена, пока беспамятовал он... Вновь выть захотелось да головой о стены земляные стылые биться. Но сдержался — нечего в последний час труса праздновать. Коли суждено с Семарглом встретиться, надобно честь блюсти. Не то пес крылатый в Пекло вместо Ирия уволочет.

Глухо стукнула лестница. И почудилось на миг Божану, будто лестница та прямиком в Пекло спускается. А в Пекле том навники его уже поджидают, костер пожарче разводят.

— Ну, вылазь, что ли, — послышалось сверху.