Родина слонов

Долгое время племя Вишвамитры жило обособленно. В Итиль выбирался лишь Вишвамитра с невеликим эскортом. Ради престижа он завел четырех черных рабов, человек десять своих людей обрядил подороже — пусть будут слугами. А себя стал именовать Чавала-бай. Почти каждый день бек звал Вишвамитру к себе во дворец, и тот приходил. Женщины из его свиты гадали беку по руке, а мужчины и сам Вишвамитра пели задушевные песни. От песен веяло волей. В них пелось о любви и смерти и жизни горькой, как степная полынь. Бек не раз смахивал слезу, лез обниматься к Вишвамитре, сам наполнял кубок греческим вином, подносил ему.

Дождавшись, когда бек особенно расчувствуется, Вишвамитра поднимал руку, блистая перстнями, и женщины почтительно отходили от владетеля, а мужчины переставали петь.

Вишвамитра сам брал ладонь бека, внимательно разглядывал хитросплетение линий, качал головой, тяжко вздыхал, будто не решаясь поведать открывшееся. Бек тревожился, требовал правды. «Будет у тебя и горе, и счастье, — говорил Вишвамитра, — горе пройдет, счастье останется. Многие победы ты одержишь, но много крови воинов будет пролито». — «На то и воины, чтобы проливать их кровь». — «Видишь эту линию, это линия жизни. Видишь, она прямая, словно стрела, ты знаешь, великий бек, что это значит!» Бек пучил глаза, надувался, стараясь не показать свое невежество: «Знаю». — «Твоя воля поразит любого врага, как меткая стрела!»

Вишвамитра плел и плел паутину пророчеств вокруг бека. В словах Чавала-бая было много лести, это забавляло хазарина. Но шаманы, поклоняющиеся духам добра и зла, духам местностей и великому Тенгри, тоже не говорят правды, даже если знают. Они пытаются извлечь выгоду из своего ремесла. Так было всегда и так будет. И шаманы не поют таких песен, как Чавала-бай и его люди. У шаманов нет таких женщин...

Но волю Тенгри нельзя изменить. Судьбу же, написанную на ладони, можно! Лезвием клинка можно прочертить иные линии, надо только понимать тайные знаки. Если власть ускользает из рук, если нет удачи в битве, если любимый конь занедужил — можно все поправить. И бек внимал словам Вишвамитры, стараясь постичь знаки судьбы.

За свои предсказания Вишвамитра получал золотые и серебряные монеты. Бек не скупился.

Соплеменники, что преуспели в тюркском, шастали по Итилю, дергали за полы халатов прохожих, клянчили деньги, предлагая погадать или послушать жалостливую песню. Мужчины уводили коней, да так ловко, что ни разу не попались.

В аскетичных шатрах и кибитках стали появляться роскошные вещи: персидские ковры тонкой работы, дорогое оружие. Кое-кто обзавелся наложницей. Многие перестали довольствоваться простой пищей, покупали у торговцев изысканные лакомства, вместо речной воды пили вино или кумыс.

Вишвамитре это не нравилось. Уж слишком рьяно взялись постигать страсти, как бы во вкус не вошли. И решил: найдет человека, сведущего в торговом деле, и все монеты, что есть в таборе, пустит в оборот. Ему повезло, он нашел раба, который избавит соплеменников от бремени золота. Вишвамитра собирался закупить в Итиле товар и отправиться с караваном в степь. Но вышло иначе.

* * *

Умара и Абаль поселили в просторной палатке, кормили досыта. Они могли бы без труда бежать. Только куда? С одной стороны бек, с другой — бедуины. Будто два берега несущегося со скалы потока. Попадешь в него, разве спасет тебя берег? Расшибешь голову, и будет швырять тебя, мертвого, с камня на камень!

Работать их не заставляли. Напротив, слуга в тюрбане то и дело приносил яства, кувшины с вином. Абаль строго следила, чтобы Умар не пил. Украдкой выливала вино, отдавала слуге пустую посуду и благодарила за гостеприимство.

— Удача улыбнулась нам, — бормотал Умар, — смотри, мы живы и неразлучны.

Абаль ворчала:

— Неизвестно, что заставят нас делать, не забывай: волю у нас отняли.

Через несколько дней в палатку вошел старик, купивший их. Он сел на войлок, скрестив ноги, долго смотрел на Умара и Абаль.

— Верно ли все, что ты сказал тогда на базаре? — Старик, знавший множество языков, говорил на тюркском, говорил медленно, перебирая жемчужные четки. Умар, проведший много времени в Каганате, хорошо понимал этот язык.

— Я провел половину жизни в пути, я прошагал с караванами полсвета.

— Что ж, — задумчиво сказал старик, — ты купишь на итильском базаре кожи, изюма, фиников, благовоний, лекарственных растений, слоновой кости, корицы, китайского шелка — всего ценного, что имеется в этом великом городе. Всего, что можно выгодно продать. И поведешь караван в степи.

Умар с недоумением уставился на старца:

— Я могу купить, что ты сказал, достопочтенный, но продать мы ничего не сможем.

— Почему?

— Все, что ты желаешь приобрести, привозят купцы, — Умар запнулся, — такие же, каким был когда-то и я. Все это идет из Персии, страны Синд, Хорезма. Если мы купим у купцов то, что ты хочешь, по их цене, то для того, чтобы извлечь выгоду, должны будем продавать много дороже. Ио разве кто-то купит у нас, когда то же самое можно купить у них?

— Ты и впрямь опытен.