Родина – за нами!

Группа выкатилась к участку, на котором лес неожиданно обрывался. Воронков, предупреждающе поднявший руку вверх, наклонился. Отстегнул лыжи, нагнулся и практически растворился среди сугробов, по-пластунски[29] устремившись вперёд. Куминов сплюнул, подъехав к низкому кустарнику торна, густо торчавшему на самом выходе из пролеска. Замерший со своей магазинной автоматической СВТ-С, только что поступившей в войска, Андрей Шабанов молча показал ему направление, в котором скрылся сержант. Капитан кивнул, и также, низко прижавшись к земле, двинулся по разбросанному снегу. Где-то впереди, это чувствовалось по запаху дыма, было жилье. Именно что «было». Потому что пахло с той стороны, несмотря на ветер, дувший по их движению, гарью. И палёным мясом, делавшим запах ещё более отвратительным.

Распластавшись ящерицей, Куминов двигался вперёд, положив автомат на сгибы рук. Каждый в детстве любил ползать, и передвигаться на коленках, а вот ему этим пришлось пользоваться уже во взрослом возрасте. Да так часто, что кожа на коленях уже давно отличалась по цвету и толщине от той, что есть у обычных людей. И сейчас, ставшим уже таким привычным способом, он полз вперёд. Пологий спуск, по которому группа могла бы скатиться вперёд, дал возможность рассмотреть всё необходимое. Во всяком случае, старший сержант Воронков, вжавшийся в рыхловатый снег, оглянулся на Куминова, и вернулся к наблюдению.

Внизу лежала деревня. Не так давно лежала, теперь уже не существовала. Деревню не так и давно спалили дотла.

— Дворов с тридцать, не меньше. — Воронков дёрнул щекой. — Твари…

Куминов не ответил, стараясь всмотреться в рассветную темноту. Привычные к наблюдению глаза быстро выхватывали необходимые подробности.

Да, около тридцати дворов, широких, просторных. Дома, идущие не больше чем в три улицы. Несколько двухэтажных, это не странно, остались со времён до войны. Потом мало кто строился, новые хозяева, несмотря на заверения в войне только с большевиками и евреями, жизни обычным людям не давали. Деревня точно была хорошая, вон, в каждом дворе ещё тлеют остатки больших сараев.

— Деревья видишь, командир? — Воронков ткнул пальцем в три высоких берёзы, росших с края одного из дворов. — Мне ж не кажется?

— Не кажется… — Куминов хрустнул пальцами.

На березах висели несколько тёмных тел. На уровне груди у каждого что-то белело. Хотя, почему что-то? Капитан прекрасно знал ответ: таблички с надписью на русском. Простое слово, пришедшее в язык сто пятьдесят лет назад и оставшееся в нём навсегда. «Партизаны».

Это сразу объясняло причину гари. Каратели, карательный отряд СС, шедший по следу партизан и, вполне возможно, добравшийся сюда. Были жители деревни связаны с теми, кто жил в лесах, борясь с захватчиками, или нет — роли не играло. Тактика террора, то пропадавшая, то вновь запускаемая, была направлена на другое. Устрашение жителей страны, тех, что не сдались и тех, что помогали несдавшимся. А тем, кто осуществлял террор, было глубоко наплевать на возраст, пол и политическое отношение лиц, к которым террор и применялся.

— Сарай… — Воронков ещё раз дёрнул щекой, смотря куда-то дальше берёз. Куминов проследил взгляд. Всмотрелся в тёмную, совершенно обвалившуюся и обуглившуюся конструкцию, и понял. Понял всё, что сержант хотел сказать одним этим коротким словом. И даже представил, потому что уже видел и знал.

Рёв моторов машин, врывающихся на улицы, три тихих и спящих улицы. Цепь людей с оружием, окруживших деревню и не пропускающих никого за свою линию. Первые отрывистые щелчки выстрелов по тем, кто ещё не понял этого и пытался убежать. Крики женщин, детей и стариков, испуганные, рвущие воздух. Отрывистые команды на ломаном русском вперемежку с немецким. Захлёбывающийся от злости лай псов, рвущихся с поводков, натравливаемых на мечущихся полуодетых жителей.

Цивилизация… европейская цивилизация, проявляющаяся в таких ситуациях во всей красе. В одном из домов солдаты в серо-защитной форме, втроём, повалили на пол кричащую девчонку лет пятнадцати. Один, рыхловатый здоровяк с рыжей щетиной, одним рывком разодрал просторную рубашку. Довольно ухнул, сжав в широкой лапище теплую грудь. Девчонка вскрикнула, когда руки немца пошли ниже.

— Эй, Отто, оставь нам немного. — Хохотнул второй, худой и длинный.

Девчонка вскрикнула ещё раз.

— Да что ж вы делаете, ироды!!! — входная дверь хлопнула, пропуская растрепанную крупную старуху в одной длинной, до пят, ночной рубахе. — Отпустите её, сукины дети!

— Завьидно, бабулька? — Третий, чьего лица не было видно, прыснул со смеху. Смех прекратился, когда левая рука тётки, взметнувшись из складок ткани, воткнула второму длинный кухонный нож. Твёрдо, сильно, прямо в горло. Солдат хекнул, схватившись за пробитую гортань, зашатался, хрипя и пуская тёмные пузыри между пальцев. Сунулся головой в угол, сползая по стене.