Родишься только раз

Брат переплыл ее днем раньше. И чувствовал себя героем. Как я ему завидовала!

На следующий день я тоже поплыла к середине реки. Кирилл увидел, как я плыву наперерез бешеному течению, и бросился за мной вдогонку.

— Хватит, Бранка! Плыви назад! — кричал он сквозь волны.

— Нет! — крикнула я в ответ.

— Ты с ума сошла! Я плыву назад!

И Кирилл повернул к берегу, а я продолжала разрезать Драву.

— До свидания, Кирилл!

Он ужасно злился, но все равно опять поплыл за мной. Представляю, с каким удовольствием надавал бы он мне сейчас тумаков и подзатыльников.

— Дура! Чокнутая!

— Я переплыву Драву!

— Ты?!

— Я!

— Бранка, назад!

— Погляди на меня!

— Я скажу маме с папой.

Кирилл повернул назад, а я по-прежнему плыла к середине стремительной реки.

Сказать по правде, я немножко трусила. Только бы не выбиться из сил.

Но я победила!

Правый берег был еще далеко, левый не ближе. Позвать на помощь? Ни за что на свете!

Наконец берег стал приближаться, теперь я знала, что доплыву до него. И доплыла!

Когда я выходила на берег, коленки у меня тряслись, губы были синее сини, но сердце так и пело от радости.

Как мы пришивали пуговицы

Как ни экономно вела мама хозяйство, ей никак не удавалось дотянуть до конца месяца. Мы всегда с нетерпением ждали первого: в этот день отец приносил получку.

Мы с братом просили у мамы денег, нисколько не думая о том, где она их возьмет. Для мамы дни безденежья тянулись как вечность, как жизнь в неурожайный год.

Сто раз давала она себе зарок не занимать и тем не менее вновь и вновь ступала на этот тернистый путь.

— Делать нечего, пойду, — вздыхала она в конце каждого месяца. — По совести говоря, бить меня надо за то, что влезаю в долги.

Деньги она одалживала или у Скоков, которые приходились нам родней, или у хозяйки дома — Петковихи.

К Скокам мы обычно отправлялись втроем: мама, брат и я. Изредка мы наносили друг другу родственные визиты, однако Скоки навещали нас реже, нежели мы их. Они в нас не нуждались, а нам без них хоть в кулак свисти.

Франце Скок преуспел в жизни гораздо больше, чем мой отец. Он служил в полиции, и семья его не знала нужды. Жили они в барском доме за Дравой. Квартира у них была несравненно лучше нашей, и там, разумеется, не водились тараканы. И обставлена она была куда как хорошо. Кругом чистота и порядок. Нашу маму просто оторопь брала при виде всего этого благополучия.

Мы садились за стол, и на нем тотчас же появлялись разные разности. У нас для всех было одно угощение: ячменный кофе с молоком и с черным хлебом, здесь же подавали горячий шоколад и печенье, которое таяло во рту.

Маме неудобно было сразу же заводить разговор о деньгах, ради которых мы, собственно, и пришли.

Двоюродные сестры, моя мама и Малия Скок, переберут, бывало, всю родню с Краса, поговорят о детях и погоде, которой мы никогда не были довольны, и только под конец, перед уходом, мама дрожащим от волнения голосом просила взаймы.

Красивые карие глаза кузины делались круглыми. Изобразив на лице удивление по поводу того, что у нас так скоро кончились деньги, она в который уже раз похвалялась:

— Слава богу, мы жить умеем. Денег нам хватает, но лишних не водится. Хотя погоди, я сейчас посмотрю, может, на твое счастье…

С этими словами Скоковиха удалялась в комнату, а мама в сердцах ворчала.

— Любит она меня учить! Будто я сорю деньгами. Будто я мотовка какая!

Скоковиха возвращалась, неся на ладонях деньги.

— Бери, — говорила она, без всякого стеснения коря себя за легкомыслие и неосмотрительность. Они-де копят на машину, и ей хотелось бы знать, когда мама вернет долг.

— Первого. Можешь не беспокоиться. Я всегда держу свое слово. Ты меня знаешь. Скажи, когда я тебя подвела? — уверяла ее мама, уже берясь за дверную ручку. Голос у нее срывался, губы подрагивали, а на лбу сверкали росинки пота. И дышала она так, словно ей не хватало воздуха.

— Уж так и быть, — вздыхала Скоковиха, — только в другой раз старайся обойтись тем, что имеешь!

По дороге домой мама была как неживая, будто эти деньги умертвили в ней все, кроме одной неотвязной мысли: „Почему Скоки могут одалживать, а мы не выходим из долгов?“

Это был заколдованный круг, из которого мы никак не могли выйти.

Первого числа отец приносил получку, и мама разносила ее, как ветер высевки. У отца вычитали за хлеб, молоко и продукты, которые мы забирали в тюремной лавке, а также за наши подметки. Обувь нам чинили заключенные в тюремной мастерской. Мама платила хозяйке за квартиру, возвращала долг Скоковихе, и от получки оставался пшик.

Месяц тянулся нестерпимо долго, казалось, ему не будет конца.

— Когда же наступит первое? — горестно вздыхала мама.

Ей претила показная доброта ее родственницы Скоковихи, а еще больше ее вечные поучения, и она стала одалживаться у нашей хозяйки — Петковихи.

Но Петковиха брала проценты, и поначалу мама сердилась и негодовала, но со временем привыкла к этому и уж больше не возмущалась.

К Петковихе она ходила без свидетелей. Хозяйка никогда не отказывала, но, ссужая деньги, как шарманку, крутила свои добрые советы: