Родишься только раз

Обувь на мне буквально горела. Раз в месяц мама относила мои башмаки к сапожнику, и он ставил на них новые подошвы. Шутка ли сказать! Поэтому все у нас дома радовались, когда я весной снимала ботинки и до поздней осени ставила их в шкаф. Но больше всех радовалась я сама, ведь так хорошо было всюду бегать босиком: и в школу, и по двору, и по лужам, и по траве.

Однажды, придя домой в обеденный перерыв, отец таинственно объявил:

— А у меня для вас приятная новость!

Мы с Кириллом вскинули на него глаза, полные нетерпеливого любопытства. Это было против обыкновения, потому что за обедом наш папа всегда был не в духе, и мы старались держаться от него подальше. Но сейчас его густые клочковатые брови не хмурились, ему явно хотелось увидеть, как мы просияем.

— Садитесь, пострелята! У меня для всех вас приятная новость.

Мы уселись за стол. Отец не спеша раскурил трубку и выпустил дым.

— Новость вот какая: мы пойдем делать покупки в рассрочку, другими словами, без денег.

Денег у нас никогда не было.

И он стал объяснять, что мы пойдем в магазин, наберем разных разностей, а потом постепенно будем выплачивать. Целый год.

Каждый из нас получит все, что его душа пожелает. Все будет, как в сказке.

На службе отцу выдали справку о том, что он является надзирателем в королевской тюрьме, что имеет ежемесячное жалование и может платить в рассрочку.

Целую неделю мы радовались так, словно жизнь была вечным праздником. А когда я, потеряв терпение, начала было выкладывать отцу свои желания, он прервал меня на полуслове:

— Вечером, дочка, вечером, когда все будем в сборе.

Вечером отец сказал:

— Прошу к столу, потолкуем о рассрочке. Пора уже…

Я устроилась напротив отца. Он взял лист бумаги, разделил его по вертикали на четыре графы и в каждой графе написал:

БРАНКА КИРИЛЛ МАМА ПАПА.

Чтоб получше видеть, как будут заполняться графы, я взобралась с ногами на стул, встала на коленки и оперлась локтями о стол. Брат последовал моему примеру.

Папины глаза улыбались. Он курил трубку и так дымил, что вся кухня пропахла табаком и папиным хорошим настроением. Ему так хотелось хоть раз обрадовать нас по-настоящему, хоть раз выполнить все наши желания.

Мама даже не присела. Она готовила ужин и время от времени недоверчиво косилась в нашу сторону.

— Так, — начал папа. — Все мы здесь значимся. Теперь говорите, кому чего хочется, а я буду записывать ваши желания.

Мы с братом переглянулись и плотно сжали губы, чтобы не рассмеяться. Но это нам не помогло. Ровно через секунду мы уже громко и заливисто хохотали.

Мама укоризненно покосилась на нас и сдержанным, холодным голосом заговорила:

— Чего еще выдумал! И так концы с концами не сводим. Как будем расплачиваться?

Папа пустил в маму дым и тоже засмеялся:

— Не думай о этом. Как-нибудь выкрутимся! Каждый месяц понемножку.

— То-то и оно! Я, дорогой мой, именно об этом и думаю! — сказала мама с ласковым ехидством.

Папа, как и следовало ожидать, не остался в долгу. Он бы в хорошем настроении и не хотел его портить.

— Тогда ты думай о том, как мы будем расплачиваться, а мы помозгуем над своими желаниями. Ну как, ребятки?

— Я хочу платье! — заявила я, перебрав в уме все, чего мне очень недоставало.

— А я рубашку! — чуть не выкрикнул брат.

И отец записал наши желания в соответствующие графы.

— Мне нужны чулки, — сказала я.

— А мне носки, — сказал Кирилл.

— И зимнее пальто, старое уже мало.

Желание было слишком дерзким, и я тут же пошла на попятный.

— Может, я еще в старом похожу?

— Нет нет! — решительно возразил папа. — Мы все знаем, что ты выросла. Слава богу, что подросла. Пальто мы тоже запишем. А тебе, Кирилл?

Кирилл выпалил как из пулемета:

— Зимнее пальто!

Папа и это записал, а потом, все более оживляясь, спросил меня:

— Какое пальто, Бранка?

Я посмотрела на папу, он на меня.

— Зеленое!

— „Зе-ле-но-е“, — по слогам повторял папа, водя карандашом по бумаге, а затем сделал приписку: „С меховым воротником“.

Кирилл пожелал иметь куртку.

— Папа, куртку! Серую!

— Ты что дурачишь ребят? — подала голос мама. — Слушать противно эдакий вздор.

Папа пропустил ее слова мимо ушей и спокойно поинтересовался:

— Ну, а чего хочется тебе?

— Хватит! Ты уже столько всего понаписал, пора и меру знать!

— Мать, ты ведь вроде нашего роду-племени, — заметил отец, обводя всех нас лукавым взглядом.

Мамины синие глаза засверкали, лицо ее просветлело, она тоже поддалась нашему общему настроению.

— Чего мне хочется? Чего мне надо? Мне нужно все для дома! Вот что мы должны купить в первую очередь! — вздохнула она.

— Да, да, — поддакнул папа, — про дом-то мы совсем забыли. Стало быть, надо сделать еще одну графу — ДОМ.

Мама облокотилась на стол и начала перечислять:

— Пиши — простыни! На наших уже и заплаты негде ставить. Дальше — четыре шерстяных одеяла. Покрываемся старыми пальто! Дальше — занавески! Чтоб никто по ночам не пялил глаза на наши окна!

Папа, кивая в знак согласия, записывал все подряд. Последними в графе „ДОМ“ значились ложки и ножи.

— А что тебе самой? — с расстановкой спросил папа.

— Мне? Мне? Ничего!