Родить легко

Второй период протекал так: женщина сидела на родильном стульчике, я рядом с ней на табуретке. Она обвивала руками мою шею, практически лёжа у меня на плече – её уже активно тужило. Я ответно обнимала её, ощущая какие-то физиологические движения – словно держишь за плечи женщину, которая, уж простите, ходит в туалет по большому. Ей трудно, она держится за тебя, и всё идёт как надо – согласно природе и физиологии, женщина вот-вот родит, будто облегчится. Пальцами чувствую, что с каждой схваткой ребёнок всё ниже, ягодички практически выходят наружу. Думаю: если она и дальше останется в темноте, в ощущении чистой природы и физиологии, то скоро всё случится и, скорее всего, благополучно.

Но это был уже не 22-й роддом. И у нас с доктором уже имелся нелёгкий опыт печально завершившихся родов, после чего мы огребли по полной программе и даже больше – прежде всего за несоблюдение протокола, что инкриминировали нам в качестве первой и единственной причины неблагополучного финала.

Я отлично понимала, что не имею права оставаться с ней и с её родами наедине и дальше. Что должна, обязана досконально соблюсти протокол, позвав всех, кого положено. Набрала врачу: рожаем, приходите… С ощущением, что приглашаю множество совсем не нужных зрителей в тихий, спокойный полумрак, где страдающему запором человеку уже почти удалось облегчиться.

А дальше всё по протоколу. Пришёл наш доктор, потом ещё один. Затем две акушерки. Следом ещё – неонатолог и реаниматолог с бригадой. Включили свет, стали перемещать роженицу с родильного стульчика на кровать, высоко задирая ей ноги. И человека, который тихо сидел в темноте, совершая интимное физиологическое действие, внезапно выставили на яркий свет и обозрение множества чужих глаз, уставившихся ему в промежность. А ко всему в родильный бокс влетел ещё и запыхавшийся дежурный доктор: «У нас ЧП, привезли с отслойкой – там скорее всего труп!» Бедная роженица, как вспугнутый зверь, в ужасе распахнула глаза: «Что? Какой труп?» Но дежурный доктор уже убежал.

А на неё все начали кричать, указывая, что делать: «Дышите! Тужьтесь! Расслабьтесь!» Адский, безумный, невозможный хаос. Подготовили капельницу с окситоцином. И в тот момент, когда половина ребёнка уже снаружи, схватки прекратились. Совсем…

Представьте: лежит кошка в уютном, тёмном, тёплом логовище и спокойно себе рожает – как вдруг туда протискивается огромная злобная собака и начинает оглушительно лаять! Что будет с кошкой? Она испугается, сожмётся, вздыбится и перестанет рожать… Точно так же испугалась и съёжилась моя несчастная роженица.

Пуповина пережата, ребёнок не дышит. Половина торчит наружу, схваток нет, все на женщину кричат. Она пытается тужиться без схватки. Включают капельницу с окситоцином, сразу же начиная увеличивать дозировку. Но ничего не происходит… И снова отваливаются от меня куски жизни. Снова понимаю – наступает очередной апокалипсис, а я ничего не могу поделать!

Плод простоял на выходе минут пятнадцать. Второй доктор, стараясь подтолкнуть его с другой стороны, давила роженице на живот, то есть фактически на голову ребёнка: предлежание-то тазовое… Вынули на вид совсем неживого, стали откачивать.

Первичная реанимация – запустить сердце и обеспечить дыхание: два человека делают несколько нажатий на грудную клетку, потом вкачивают воздух в лёгкие мешком Амбу, потом опять несколько нажатий и вдох – и так две минуты. Потом пауза, тишина: все пытаются услышать, есть ли хоть один звук сердца. Нет. Следующие две минуты невероятно активных действий, крики «качаем, качаем, качаем!». И опять тишина в палате, тишина в сердце. Чувствуя, что вместе с ребёнком из меня тоже уходит жизнь, прирастаю к полу: отдала бы всё на свете и ещё столько же – только бы ничего этого не происходило!

Откачивать положено в течение двадцати минут, если за это время не запустили сердце – всё. Но на шестнадцатой минуте уловили несколько слабых сердечных тонов, быстро загрузили в мобильный кувез и увезли. А мне осталось только ободрять и успокаивать родильницу: «Он ещё может восстановиться, давай надеяться, что всё будет хорошо…»

Не знаю, как я это пережила. Не знаю, как переживает это взрослая, умная женщина, на руках которой – уже не первый год – ребёнок, в просторечии называемый овощем. Не знаю, как переживает это её прекрасный чуткий муж. Они думают, что мальчику повредили череп, когда выдавливали.

Главное, что не перестаёт терзать, вызывая порой тяжелейшие страдания, – неотвязные мысли: могла ли я взять на себя ответственность – на что в роддоме не имею никакого права – и никого не звать? Мы с ней сидели в темноте, она меня обнимала, и всё продвигалось… А вдруг, если бы я никого не позвала, мы бы так и родили – как сходили в туалет? Вдруг?..

И дальше мучительная развилка – ведь могло случиться и так, что я никого бы не позвала, но потом всё произошло так же сложно: тогда действительно осталась бы целиком и полностью виновата, нарушив все протоколы.

Этот груз со мной навсегда.

Глава 90 Про девочек-отличниц