Привёз её в роддом очень близко к моменту рождения. В приёмном сказали, что ребёнок, вполне возможно, появится в течение ближайшего часа, и он сможет его увидеть. Мужчина остался ждать в холле, а через некоторое время туда ворвалась бригада скорой помощи с каталкой. Лежавшая на ней женщина (рожавшая явно не впервые) охнула, ахнула и родила как выдохнула – прямо у него на глазах.
– Ребёнок из неё просто вытек, – рассказывал он потом, – и всё выглядело таким красивым! Не нашёл в этом решительно ничего уродливого.
И очень жалел, что увидел рождение чужого ребёнка, а не своего.
В двух ситуациях категорически не брала бы мужчин на роды.
Первая ситуация как-то открылась мне с одной девушкой, сказавшей на приёме:
– У меня к вам отдельная просьба. Мужа я возьму с собой. А вы, пожалуйста, помогите наглядно и доходчиво показать ему, какой ценой женщине даются роды. Чтобы всю жизнь помнил и благодарил!
Представила себе целый спектакль страданий, в котором она станет нарочно, театрально преувеличивая, стонать и мучиться. А мне, значит, предлагается подыгрывать – кошмар! К счастью, на те роды я не попала, находилась на других. Подменившая меня коллега потом рассказывала, как старательно, но не то чтобы сильно талантливо роженица изображала невероятные страдания.
Вторая ситуация касается специфического типа мужчин, которых я никогда не хотела бы видеть на родах, – обесценивающих значимость родов и роль женщины в них, не придающих событию никакой ценности. В моей практике таких попалось несколько. Но этот оказался самым характерным.
Они представляли собой пару людей из богемы. Очень состоятельные, живущие в Доме на набережной, в квартире с выходом на крышу и невероятным видом на храм Христа Спасителя. Эффектные, ухоженные, стильные. Занимались на дому: полагали, что сидеть на общих лекциях в окружении плебса им согласно статусу не пристало.
Когда я приходила к ним в Дом на набережной, то видела самую обычную девочку: милую, умненькую, приятную. Говорила мне, что очень боится родов. А кто их, первых-то, не боится? Рассказывала о своих опасениях, о страхе боли и мучений. А он, порой заглядывая на кухню, где мы занимались, с пренебрежительным видом прислушивался, после чего отпускал презрительно-бодрые реплики:
– Да брось, ерунда! Все женщины рожают, и ты родишь, куда денешься? Вот моя мама, например, прекрасно рожала. Бывшая жена мне двух детей хорошо родила, сам видел. Полгода назад любовница – и тоже вполне себе норм. Ты-то чего боишься?
Отчётливо ощущалось, как сжимается девочка от его слов. Я пыталась разбавить токсичную атмосферу – говорила о правильных, хороших родах, о том, как переживать схватки, как не бояться. А он опять заходил и, немножко послушав, снова вмешивался:
– По-моему, вы чересчур усложняете! Развели какую-то бодягу, целую теорию вокруг ерунды выстроили. Всё очень просто, все женщины рожают!
И снова заводил пластинку про благополучно родивших маму, жену, любовницу и далее по списку.
Я жалела девочку. Даже несмотря на то, что видела: он её любит (в своём, конечно, весьма специфическом варианте) и старается именно подбодрить, как бы дико в итоге это ни выглядело…
Постоянные упоминания других женщин, их беременностей, родов и прочего в подобном контексте звучало так, будто всё, что с ней происходит, – какая-то фигня, мелочь, и что тут вообще обсуждать? Сильно резало слух. Я совсем не за то, чтобы драматизировать роды. Но обесценивать до такой степени, словно они ничего не стоят, – тут всё моё женское протестовало и возмущалось.
Несмотря на индивидуальную подготовку, итог вышел грустным.
ПДР приходилась на третье сентября. Я до конца августа со всем своим многочисленным семейством, как, впрочем, и всегда в это время, отдыхала в Крыму (что много лет подряд в обязательном порядке заранее доводилось до всех желающих заключить со мной контракт). Но девочка всячески демонстрировала отчётливое неудовольствие, ежедневно бомбардируя меня нервными сообщениями: вдруг начну рожать, а вас нет?
Я вернулась двадцать девятого августа – собрать и отправить детей в школу. Только ни в сорок, ни в сорок одну неделю тело девочки не проявило ни малейших признаков готовности к родам. Терпеливый доктор согласился ждать до сорок третьей, но я дожидаться не могла: двенадцатого сентября улетала в Лондон на также заранее запланированную десятидневную акушерскую конференцию. Вот уж никак не предполагала, что не успею с ней родить – кто же мог представить срок больше сорока двух недель у молодой девушки? Перед посадкой на самолёт услышала от доктора, что шейка матки будто узлом завязана и вообще никак не желает готовиться.