Сначала надо подписать согласие на кесарево с перечислением возможных осложнений: ранение и/или парез кишечника; ранение крупных сосудов, мочеточника, мочевого пузыря; перитонит, тромбофлебит, эндометрит, тромбоэмболия; кровотечение; эмболия околоплодными водами; ранение или травма ребёнка. И обязательное упоминание, что медицина неспособна гарантировать отсутствие вышеперечисленного. Вот только ни разу не видела, чтобы женщина эту бумагу досконально прочла.
Потом анестезиолог задаёт несколько вопросов (например, лечили ли вы зубы с обезболиванием, нет ли на него аллергии). Затем сама анестезия. Так вроде легко звучит: «укол в спину». Но каждый врач знает, что возможен, например, так называемый высокий блок – когда от неверно выбранного угла входа иглы обездвиживается и парализуется не низ, а верх тела, вплоть до дыхательного центра (да, и уже рассказывала, как один анестезиолог попал куда нужно только с восьмого раза).
Потом роженицу кладут на спину и на ближайшие шесть-семь часов ставят мочевой катетер: мочевой пузырь во время операции должен оставаться пустым, а после неё она не будет чувствовать низ тела ещё несколько часов. Вводят лекарства: пенициллины, цефалоспорины, кетотоп, трамадол, фраксипарин, аспирин, парацетамол, карбетоцин, окситоцин, физраствор хлорида натрия, антагонисты H2-рецепторов или ингибиторы протонной помпы.
Дальше делают разрезы кожи и подкожного жира. Два врача вводят руки между мышцами и изо всех сил раздвигают, именно так – изо всех сил. Знакомый доктор говорил мне, что в этот момент один смелый папа, уверявший, что «готов увидеть всё», побелел и выскочил из операционной. Аккуратно добираются до матки, делают надрез порядка десяти сантиметров. Через него доктор наощупь находит голову, обхватывает рукой, пригибает и выводит наружу. Если ребёнок в заднем виде, то есть личиком кнаружи, сгибание осложняется. Если крупный (четыре и больше) или лежит косо, асинклитично, порой всё длится довольно долго. Операционная бригада в такие моменты как бы замирает.
Когда видела в начале практики подобные трудные извлечения (очень страшно, казалось, что рука врача всё просто раздавит и сломает внутри), не могла понять – почему не разрезать побольше? Но нельзя! Есть риск ранения, и чем разрез меньше, тем безопаснее для крупных сосудов, задеть которые – не дай бог…
В целом похоже на какое-то трудное своего рода вывинчивание тугой, плотно притёртой пробки: о какой там «лёгкости и безопасности» можно говорить? Ничем не легче естественных родов. А по мне – так тяжелее, причём на порядок. И речь – заметьте! – только о физической, физиологической стороне вопроса. О прочих, прежде всего гормональной и психической, уже писала и напишу ещё.
Не раз расспрашивала докторов: чего вы опасаетесь, производя кесарево сечение? Ответы: неправильно согнуть голову; поранить сосуды, вызвав глобальное кровотечение; повредить другие органы; сложного извлечения и необходимости увеличить разрез (со всеми вытекающими). Цитата: «Однажды пытаюсь ухватить голову и молюсь: не сломать бы шею или трубчатые кости!»
О длительном и сложном восстановлении после кесарева можно написать десятки страниц, желающие найдут всю информацию в интернете. Упомяну лишь существенные риски при последующей беременности: врастание плаценты в рубец, что может спровоцировать массивное кровотечение и даже удаление матки; несостоятельность рубца; невынашивание. И некоторые факторы риска для новорождённых: родовые травмы; необходимость реанимации; недоразвитие лёгких.
Прекрасный, лёгкий, быстрый и безопасный выход? Неужели?
Глава 49
Про холодный бассейн и закон парности
Встретились мы так: позвонила менеджер МЕА и сказала, что одна женщина никак не может попасть ко мне на приём – маленькие дети, прочие хлопоты, а роды уже вот-вот, на носу. И вопрос заключался в том, возьму ли я её на сопровождение без знакомства и какого-либо анамнеза.
Я в то время даже не работала, а вкалывала, как шахтёр в забое, без разбора рожающих, сна и выходных, и потому ответила – да, беру. Примчалась в роддом, переоделась, жду.
Женщина ехала не из дома, а из гостей, где у неё начались схватки. И вот пара входит в приёмное отделение. Сразу видно, что люди необычные – по крайней мере, для наших широт, – взгляд на них поневоле останавливался. Только потом узнала, что они ортодоксальные иудеи, причём муж не абы кто, а раввин. Мужчина в кипе и чёрном костюме, женщина в красиво поблёскивающем, чуть ли не парчовом платье в пол с рукавами до запястий, на голове некое подобие чалмы.
Все вещи для роддома заранее собраны в чемодан, который постоянно лежал в машине. Оформились, перебрались в палату. В приёмном она переодеваться наотрез отказалась, сделала это только в палате.