Родительский парадокс

«Мы часто предпочитаем термин „забота“, хотя некогда те же самые действия, например уход за беспомощными родственниками, считались „долгом“. Называя смену испачканного белья „заботой“, мы чувствуем, что делаем это по собственному желанию. Если же мы будем делать то же самое из чувства долга, то эти же действия станут менее личными и, следовательно, по крайней мере, по моему мнению, превратятся в гораздо менее тяжкий груз. Мы получим право не любить эти занятия, но, выполняя их, будем чувствовать, что поступаем правильно».

Дети — это не беспомощные родственники. Это нечто другое. И Ланчестер вовсе не говорит, что забота о других людях не может приносить удовольствия или быть чем-то таким, чего человек может страстно желать. Но, выкинув из уравнения удовольствие, он меняет наши ожидания — и самое главное, позволяет нам вообще не иметь никаких ожиданий.

Подобная мысль в эпоху, когда детей не просто планируют, но и агрессивно заполучают посредством искусственного оплодотворения, усыновления и суррогатного материнства, способна освободить человека.

Приложив столько усилий к тому, чтобы иметь детей, родители считают совершенно естественным ожидать счастья от этого состояния. И конечно же, они счастье обретают, но счастье это непостоянно и порой принимает совершенно неожиданные формы. Те же, кто начинал с очень простой идеи Ланчестера, то есть был готов любить и идти на жертвы, получают огромное преимущество.

Но ощутить наслаждение от исполнения долга нелегко. Как я уже говорила в первой главе, в нашей культуре свобода приобрела форму свободы от обязательств. Но какой смысл в свободе, если у нас нет чего-то такого, ради чего ею можно было бы поступиться?

Михай Чиксентмихайи высказывает эту мысль в книге «Поток». Он приводит слова Цицерона о том, что, для того чтобы быть свободным, человек должен подчиниться определенным законам. В личной жизни правила не только сковывают, но и освобождают нас. Чиксентмихайи пишет: «Человек освобождается от постоянной необходимости максимизировать эмоциональную отдачу».

Джесси рассказала мне, что они с мужем пришли к тому же выводу, когда правила их собственной жизни умножились.

— Когда родился Уильям (их третий ребенок), — сказала Джесси, — мы оба стали счастливее. Наступил переломный момент между независимой жизнью и жизнью родительской. С одним или двумя детьми можно притворяться, что твоя жизнь все еще независима. Но когда их стало трое, мы примирились с родительской жизнью. Наша жизнь изменилась. Трое детей требуют определенных правил и определенной структуры. Мы подумывали о том, чтобы родить четвертого.

Шэрон тоже чувствует себя комфортно и уверенно, имея серьезные обязательства. Удочеряя Мишель, она сказала судье: «Да, я понимаю, это на всю жизнь». Она лично приняла решение заботиться о Мишель, включить ее в свою повседневную жизнь. И она до сих пор вспоминает о воспитании Майка и Мишель: это была ее работа, которая придавала жизни смысл и форму. Все, что она день за днем делала для них, делалось не ради вознаграждения или результата, трагического или триумфального. Она каждое утро поднималась и заботилась о них, потому что приняла решение жить именно так.

Можно сказать, что такая преданность основывается на католической вере Шэрон — или на любой вере. («Работай ради работы — но никогда ради награды», — говорит Кришна своему ученику Арджуне в «Бхагавад Гите».) Но это часть родительского кредо. Мы заботимся о детях не потому, что любим их, как говорит Элисон Гопник. Мы любим их, потому что заботимся о них.

О том же говорил мне в личной беседе Джордж Вейллант. У него пятеро детей, и один из них аутист. Мальчик родился в то время, когда большинство подобных расстройств не имели названий, а если имели, то педиатры не могли сказать о них ничего оптимистического. Я спросила у Вейлланта, не заставил ли такой ребенок его переоценить свои ожидания от родительства. Джордж отлично знал, что его мальчик никогда не сможет вести жизнь, подобную его собственной или моей. Он покачал головой.

— Когда у меня появлялись дети, я не думал о том, что мне нужны наследники, — сказал он. — Я не думал, что кто-то должен заботиться обо мне в старости. Я завел детей по той же самой причине, по какой сажаю траву на газоне. По той же, которая заставляет меня отправляться в горы. Дети — это часть моего жизненного пути, а плыть по течению очень легко. У меня не было никаких ожиданий.