Родька

Да, Москва! Столица. Факт! Там со временем он бы обязательно вернулся к своему «а зачем?». Ну, люблю я его. Даже очень. Но этого ведь мало. Надо еще двигаться, ехать на чем-то. А на чем? Свой сюжет у него там был почти нулевой. А к чужим он подверстываться не умеет. Да и у кого он такой сильный, чтобы поволок двоих? У меня? У Кости?..

В одних трусах, босиком я ходил туда-сюда по номеру и чувствовал себя счастливым родителем, который наконец-то пристроил свое единственное чадо. Своего гадкого утенка.

Пять шагов от окна к двери, пять от двери к окну… Час уже. Черт возьми, сколько ж он там будет сидеть? Лечь, что ли? Не усну. Да и к чему это. Последняя ночь, последние часы, можно сказать…

Я надел брюки, рубашку и от нечего делать стал собирать чемодан. Дневник. Хорошо! Сюда его. Нет, вот сюда, на самое дно. Прощай, Лиза. Прощай, Бичер-Стоу. И видел-то я тебя только со спины, можно сказать, пока ты от меня бежала. А ведь буду помнить. Как и того старика в Софии, буду помнить всегда…

Мысли, мысли!

Чемодан собран. Что же я забываю обычно? Тапочки? Так, тапочки есть. Что еще?

Я вошел в ванную и остановился перед зеркалом.

— Привет! — сказал я своему отражению.

А ведь хорош! И взор такой ясный, насыщенный. Ах, черт, как странно все повернулось. Нарочно думай — не придумаешь. Ведь вот уж, казалось бы, проигрышный, ход. Ну кто в наши дни идет на потерю московской прописки? И ради чего? Ах, черт!

Не торопясь, я намылил щеки и стал бриться. А на «кудрявого» плевать, думал я. Может, и вообще знакомиться не стану. Не понравился он мне. Не моя конструкция. Это бывает. Вот, скажем, Жора Пигулевский. Для меня он — родной человек. Гигант, гений. А для папы или для Стаса?..

Да, но ведь в конце концов пересидел же я их. Ведь так или иначе всучил я им Жору! А что если дружеские отношения именно на тот предмет и существуют, чтобы мы воспринимали через друзей то, что сами по себе воспринять не можем? Или не хотим? Или нет у нас времени, или еще чего-то?..

Папа вышел через меня на Жору и Стаса. А я выйду через него на «кудрявого». Ведь что-то в нем есть. И на Благовещенск выйду. Да, на Благовещенск в первую очередь. Ведь, как бы ни разделялись, мы с папой — одно. Во всяком случае, так складывается сейчас. Значит, я живу, вернее, буду жить и в Москве, и в Благовещенске сразу.

Ах, хорошо бы он сейчас… Я глянул на часы — половина второго.

И мне повезло. Резкие, быстрые шаги по коридору. Громко скрипнула дверь.

— Слушай! — крикнул я из ванны. — Ты только послушай, что я придумал…

— Придумал он!.. — На пороге стоял Костя. — А что это ты бреешься среди ночи?

— Да вот, чистоты захотелось, — сказал я, — свежести. Понимаешь, старик, прекрасно все складывается. Вот погоди, я сейчас дорублю бороду…

— Потом дорубишь. Сотри мыло, иди сюда. Сотри мыло, тебе говорят! Слушай внимательно. Что ты придумал, это плевать. Но вот что придумал этот человек!

— Ну?

— Что «ну»?.. И перестань лыбиться, как дефектный. — Костя подошел к столу, сел. Я сел тоже. — Ты знаешь, что папа остается в Благовещенске?

— Ну? — опять сказал я.

И тут его понесло. Орал он громко. Бегал по номеру, вскакивал, садился. И вся его речь сводилась к тому, что папа рехнулся. Такие труды, хлопоты. Думал — семья, жить одним домом. Но разве с нами можно?

— Вы же цыгане! Цыгане! — Это было уже на таком крике, что в стену постучали.

— В общем, так, — Костя убавил звук. — Теперь все зависит от меня. Не будем ханжами и не будем закрывать глаза. Если говорить прямо, как ни крути, вы с папой свою жизненную игру проиграли. Остаюсь я. Я один!

— Послушай…

— Помолчи!

И опять пошло про семью, про Люсьену. Про то, что она на четвертом месяце.

— Одного внука вырастили ее родители. Целиком. Ты к этому хотя бы прикоснулся? А папа?

В общем, выходило так, что папа должен стать чем-то вроде няньки при новом Костином ребенке. Мне тоже отводилась какая-то важная роль. Костя говорил долго. И все о семье. О том, как он мечтал, как надеялся… Бубнит, бубнит. Я уже и слушать перестал. И вдруг он навис надо мной:

— Ну! Ты согласен или нет?

— Естественно, — сказал я. — Вот только насчет жизненной игры стоило бы обсудить. Понимаешь ли, какое дело, старик, очень похоже, что мы ее как раз не проиграли, а выиграли. Или почти выиграли. И то, что папа хочет остаться в Благовещенске…

— Брось! — Костя махнул рукой. — Знаю я эти ваши тесты. Вот они уже где у меня!

— И все-таки мы выиграли. И то, что папа…

— Вы?

— Да, мы.

— Ну хорошо. Но у человека, который выиграл, должен быть выигрыш. А где он у вас? Где? Покажи.

До чего ж он иногда бывает мерзостный!

— Костя… — Внутри у меня все клокотало. — Костя, — сказал я, — ну почему ты такой одноканальный? Такой одноклеточный! Вот послушай. Нет, ты все-таки повнимай хотя бы секунду. Ты знаешь, что папа бросил пить?

— Подумаешь, новость! Просто у нас с ним был разговор. То один его видит под мухой, то другой. Ну, я и вломил ему как следует. Он дал слово…

— Так. Слово дал. И давно это было?

— Давно. Не помню. Года полтора…

— Так, так. Значит, это все сделал ты?