Родька

— Шел бы ты спать, — говорю я, — мне надоело. Хочешь что-то сказать, так скажи.

— Ты все равно не поймешь.

— Тогда не говори, Я же тебя за язык не тяну. Можешь держать свои секреты при себе.

— А ты думаешь, это так просто? Ведь ты у меня единственный близкий человек. Если не считать отца, конечно.

— А почему не считать?

— Я говорю «если не считать». Ну ладно, спи, черт с тобой. Вот так и проспишь царство небесное.

— Кто много спал, тот много видел. Не грохочи ботинками, папу разбудишь.

— Можешь не беспокоиться, твоего папу разбудить не так просто… Ну ладно, привет.

Папа запретил мне ходить на завод.

— Незачем. Завод — это не цирк. Люди работают, а ты слоняешься.

— Так я ведь никому не мешаю.

— Мне мешаешь.

— Чем?

— Тем, что я о тебе думаю.

— А ты не думай.

— Это от меня не зависит, и вообще, что это у вас за артель с Касьянычем?

— Какая артель?

— Ты не прикидывайся, — сказал папа, — я же знаю, он специально для тебя берет простую работу. Он тебя еще не агитировал школу бросить?

— Нет… С чего ты взял?

— Не умеешь ты врать, — сказал папа. — И учиться не советую. Одним словом, посмотрел — и хватит. Чтоб больше я тебя на заводе не видел.

— Ладно! Один раз только приду. Я обещал.

Касьяныч был в хорошем настроении.

— Зашибу на тебе деньгу, «Москвича» куплю. С приемником. А? Ну что стоишь, глаза пучишь? Надевай комбинезон.

В этот день я работал хорошо. Станок уже не казался мне загадочным, страшным зверем. Я даже по собственному почину увеличил количество оборотов и прибавил подачу.

— Валяй, валяй, — сказал Касьяныч, — только эмульсию пусти посильней.

Я открыл до отказа кран охлаждения, эмульсия хлынула сильной струей, и работа пошла совсем в другом темпе.

Никогда еще мне не было так хорошо.

Касьяныч промерил штангенциркулем несколько деталей и сказал:

— Ничего. Годится. Если так дело пойдет, куплю себе «Волгу». А то и две сразу.

— Значит, одну мне.

— Обе мне! За науку надо платить. А как же?

И тут вошел папа.

— Сейчас я тебе заплачу, — сказал он. — Безобразие! Ты что же это делаешь!

— А что?

— Ты зачем мальчишку сманиваешь, от школы отговариваешь? Начальству насолить захотел?

— И то верно, — сказал Касьяныч. — Справедливость так справедливость: мой сын будет инженером, а твой простым фрезеровщиком. К тому и дело клонится, так и в книжках нынче пишут и в газетах. Или ты, может, против газет?

— Ты мне брось, — сказал папа, — парень в восьмом классе. Ему еще три года учиться, а ты что делаешь? На что ты его настраиваешь?!

— Смешной ты, Эдуардыч, — сказал Касьяныч, — ну что ты над ним дрожишь? Здоровый парень. Не глупый. Ему руками работать хочется, и пускай. Сколько ж это можно штаны на партах пробирать? Я б на твоем месте только радовался.

— Чушь, — сказал папа, — этого не будет. Пусть сначала кончит школу, а потом куда угодно, хоть в ассенизаторы.

— Значит, по-твоему, я что, ассенизатор?

— Не передергивай. О тебе речь не идет. Ты специалист, каких мало. А он что?

— А почем ты знаешь, что он? Может, и он будет специалистом? Нельзя так ни в грош не ставить собственного сына.

Папа помолчал.

— Ну ладно, — сказал он. — если ты не возражаешь, работать мы будем вместе, а сына я все-таки буду воспитывать отдельно. Сейчас же снимай комбинезон и марш отсюда. Ты слышишь? Дядю Федю я предупредил. Если еще раз он пропустит тебя, имей в виду, ему не поздоровится.

Когда мы подходили к ДСА, папа сказал:

— Ты иди домой, а я заскочу в бильярдную.

— Может быть, сегодня не пойдешь?

— Почему?

— Потому, что когда тебя нет дома, мне тоже не хочется идти домой.

— Вот как!

Молча мы прошли мимо ДСА.

На улице Ленина было очень красиво. От столба к столбу через улицу уже протянули цепочки цветных огней.

— Вот и Новый год на носу, — сказал папа. — Меня пригласил Касьяныч, но я отказался.

— Ты на него злишься?

— Глупости, — сказал папа. — Я его как раз очень хорошо понимаю. Для него школа, образование — это пустой звук. Талант! Он все хватает из воздуха. Бывают такие люди. — Чувствовалось, что папе приятно рассказывать про Касьяныча. — Ты бы посмотрел, что он иногда делает при своем пятиклассном образовании! Кстати, ты знаешь, чем он занимается на заводе?

— А что?

— Это он только числится фрезеровщиком. А вообще то, что он делает, не укладывается ни в какие рамки. Если, например, нужно изготовить срочно какую-нибудь уникальную деталь и ни один из наших станков для этого не подходит, зовут Касьяныча. Что он там придумывает, как ухищряется, никому не известно. Но уж если берется, мы знаем, что деталь будет. Никакие нормы, никакие расценки в таких случаях, конечно, применять невозможно. Он сам назначает цену, а мы только торгуемся.

— И дорого он берет?

— Как когда. Во всяком случае, он совсем не такой рвач, как может показаться по его словам. Если денег на заводе нет, бывает и такой случай, он может сделать и бесплатно.

— Странно…

— Что странно?

— Если ты действительно так хорошо относишься к Касьянычу, почему же ты не хочешь пойти к нему на Новый год? Костя, наверное, уйдет в свою компанию.

— А ты?

— Меня тоже пригласили.

— Вот как! Кто? Лигия?

— Нет, один парень из нашего класса.