Святомир попытался ответить, но умело всаженный нож не позволил этого сделать.
– Ты умираешь с честью, – прошептал невзрачный. – Как воин.
И надавил на клинок.
Святомир закрыл глаза.
– Вот и всё.
Невзрачный аккуратно прикрыл входную дверь, затем вернулся к трупу, вытащил и вытер об одежду убитого нож, убрал его и прошёл в гостиную.
– Где книга? Ага!
Взял с дивана дневник…
И резко развернулся, в движении изготавливаясь к бою…
…Опасность почуял шас.
Даже не опасность – нет, потому что её смог бы уловить и опытный Лютополк. Ашрав почуял не опасность, а смерть. Вышел из лифта и запнулся, уловив, что Святомира в квартире нет. А ещё через мгновение понял, что Святомир в квартире. В смысле, то, что от него осталось.
– Его убили! Убийца там.
И отступил, потому что шасы и насилие несовместимы. А вот мощный люд – очень даже.
Лютополку не нужно было говорить что-то ещё: опытный воин, он молниеносно понял, что имеет в виду носатый компаньон, одним прыжком добрался до двери, распахнул её и влетел в квартиру. На ходу активизируя артефакт.
Тонкий свист навстречу.
Невзрачный был профессионалом и действовал предельно правильно: ударил «Эльфийской стрелой», способной прожечь дюймовую сталь, но опытный Лютополк активизировал не оружие, как полагал шас, а «Щит», который и поглотил энергию «стрелы». А запустить второй артефакт невзрачный не успел: разогнавшийся люд толкнул его в грудь, швырнув на стену, зарычал, подскочил и нанёс ужасающий удар в голову, заставив её мотнуться так, что поломались шейные позвонки.
И только тогда понял, что перестарался. Остановился и вопросительно посмотрел на шаса.
– Блестяще, – выдохнул тот. – Ты понимаешь, что теперь мы ничего не узнаем?
На мгновение люду стало стыдно, но затем удаль взяла верх.
– У нас есть книга! – улыбнулся он, показывая на выпавшую из рук невзрачного чела добычу.
Шас несколько секунд смотрел на компаньона, тщательно пережёвывая слова, которые собирался произнести, после чего раздвинул губы в улыбке:
– Ну, раз у нас есть книга, то поехали в Шлиссельбург. В конце концов, туда все едут…
– Да!
– …Будем такими же дураками.
– Уснул? – шёпотом спросила Марина, увидев входящую на кухню Екатерину Фёдоровну.
– Уснул, – подтвердила та. – Умаялся.
– И расстроился, – добавила Марина. – Ишь как мамку не хотел отпускать.
– Маленький он ещё.
– Да… – Марина вздохнула.
Маленький и больной. Доживёт ли до следующего дня рождения? Неизвестно. И от этой неизвестности у женщины защемило душу.
– Чаю попьёте?
– Конечно. – Екатерина Фёдоровна присела за столик и с благодарностью приняла чашку. – Спасибо.
– Кириллу «дядя Влад» нравится, – обронила Марина, наполняя свою кружку.
– Я заметила, – ровно ответила Климова.
– И Настя на него смотрит…
– Я видела как.
– Ага. – Марина присела напротив и вздохнула, грустно глядя на компаньонку. – Не ревнуете?
– Игнат её бросил, а не она его, – печально ответила Екатерина Фёдоровна. – Когда они встречались, я радовалась, думала, наконец-то он от шалав своих ушёл да к приличной девочке прибился, а потом… – Она махнула рукой. – Бог ему судья, Марина, сыну моему. Он сам всё устроил, но… – И снова – вздох. – С кем бы Настя ни решилась найти счастье, Кирилл всё равно будет мне внуком. Это кровь моя, Марина, это навсегда.
– Родная кровь, – эхом отозвалась компаньонка.
– Именно… – начала Екатерина Фёдоровна и ойкнула, неожиданно увидев на пороге кухни красивую белокурую женщину, за спиной которой переминался мрачный Игнат.
Владислав надеялся, что в купе будет пусто, но когда они с Настей пришли, в нём уже сидели четверо парней.
Двое были одеты в джинсы и клетчатые рубашки, третий – в шорты и футболку, поверх которой болталась на гайтане деревянная руна, четвёртый предпочел штаны карго и майку, выставляющую на всеобщее обозрение далеко не рельефные мышцы рук. При этом четвёртый строил гитару.
На столике растопырилась на пластиковой тарелке копчёная курица, вторая, безжалостно расчленённая на неровные куски, лежала на тарелке поменьше.
– Нам не сюда? – попятилась Настя.
– Сюда-сюда, солнышко, – распахнул объятия обладатель руны. – Мы с Васьком в соседнем купе едем, там наши ребята раскладывают пожитки, вот мы сюда и метнулись. Сейчас освободим.
И задрав бороду, похожую на видавшую виды бурую мочалку, он пропустил Настю и Лисина в купе. Гитарист сдвинулся ближе к окошку, но ровно настолько, чтобы на краешек сиденья смогла уместиться Настя.
Поезд неторопливо набирал ход. Сумерки, словно решившие дотерпеть до последнего и не наступать, выплеснулись на Москву внезапно, словно и в купе зажёгся свет.
– Билетики предъявляем. Не забываем документики, – пропела проводница за дверью, а чуть позже – на той же ноте – в конце коридора.
– А мы ещё кое-что не забыли, – лукаво сообщил сосед, вытаскивая из-под столика звякнувшую сумку. Второй, свесив патлы до самого грифа, продолжал наигрывать на гитаре что-то заунывно-лирическое.
– Пива хотите?