Родная окраина

— Ото ж и ранило… Один раз пулей, а другой раз осколком мины. Тоже не видал, кто по мне стрельнул. Но это было ишо до того, как сапером стал… Ну что, перевернем? — спросил Карпо угрюмо.

— Не надо, — сказал Неботов. — Все одно потом кантовать придется с боку на бок.

Карпо отпустил ногу — она только слегка качнулась и так и осталась торчать, — подошел к соломе, взял беремя и стал обкладывать кабана. Никита, Неботов принялись помогать ему. Потом Карпо присел с подветренной стороны и поджег. Желтый дымок заклубился, заплутался в золотистой соломе, выбился наверх и исчез, а вслед за ним заиграло веселое пламя. Солома вспыхнула, все отпрянули от огня, и только теперь сбежала с лиц хмурь и неловкость. Засуетились, заулыбались, заговорили. Поближе к костру придвинулись дети, стали бросать в него пучки соломы и радовались безмерно, когда пламя, лизнув их приношение, тут же с хрустом уничтожало.

— Помощники! — говорит ласково Неботов.

— Помощники… за столом, — добавляет беззлобно Карпо и отгоняет их прочь: — А ну, идолята, не мешайтесь…

Прогорела солома, смахнул Карпо вилами с обуглившейся туши пепел, и заскребли ножами с одной стороны Неботов, с другой — Никита. А Карпо похлопывал то там, то тут ладонью по туше, приговаривал:

— Вот здесь сыровато, — и подносил на вилах пучок соломы, раздувал пламя, поджаривал «сырое» место. И потом это место уже сам скреб, проверял, говорил довольный: — Хорош! — и посматривал на Неботова, на Никиту, следил, как у них идет дело. И вдруг бросился к Никите: — Пережгешь, пережгешь! Смотри, вздувается, — он отбросил горящую солому, схватил комок снега, приложил к вспухшему месту холодный компресс, растер ладонью. Шишка осела, Карпо успокоился, похлопал широким лезвием ножа, предупредил: — Хватит…

Поджаривают тушу соломой, скребут ножами. Работа идет быстро, споро, с разговорами, прибаутками.

Ребятишки ждут самого интересного и, не дождавшись, напоминают деду.

— Ах вы, идолята, — говорит Карпо и принимается скрести обуглившийся хвост. Очистив, он отхватил его по самую тушу, делит на всех. Пахнет дымком еще теплый хвост, хрустит хрящик на молодых ребячьих зубах.

— Вкусно? — спрашивает Неботов.

— Ага!

— А чего ж не вкусно? Шашлык! — Карпо оперся на вилы, закурил. — Вот, кажуть, хорошо смолить не соломой, а стружками, в каких яблоки в магазин привозють. Вроде дужа сало вкусное бываеть.

— А что, это вполне, так бы сказать, может быть, — соглашается Неботов. — Первое, стружка сама по себе хорошая — она березовая или сосновая. Ну и, второе, то, что она духом яблочным напитана.

— Так ото ж на базаре и нюхають гражданки. Подойдут и спрашивают: «А чем, дядечка, смолил поросенка? Чи соломой, чи стружкой, чи, можа, паяльной лампой?» Во как, разбираются!

Поговорили, и снова за дело. То тут, то там раздувают огонек, поджаривают сырые места, скребут ножами, похлопывают по твердой опаленной коже.

— Под «мышками» не достать, — говорит Неботов, — надо бы шкворень накалить. Есть?

— Есть, — отзывается Карпо. — Остались еще с той поры. Микита, пойди воткни в плиту два прута.

Вышла посмотреть Глаша, увидела — дочь ее грызет хвост, бросилась к ней, вырвала, забросила в снег, вытирает замызганный рот ребенку.

— Вот беда! Какие культурные стали! — возмущается Ульяна. — Небось сама никогда не ела? И никакая лихоманка не взяла! А тут — куда тебе!

А мальчишки уже съели и снова пристают к деду, просят еще.

— Да где ж вам набраться! — смеется Карпо. — Хвост-то у кабана один. Вот беда, — и принялся скрести кабаньи уши. Очистил, отхватил кончики ножом — одно, другое. — Нате, идолята, ешьте.

Грызут ребятишки, смеются.

Закончили «смолить», осмотрели тушу кругом, отхлопали по ней ладонями, ощупали, остались довольны: хорошо сделано.

— Ульяна, воду, — командует Карпо.

Появляется ведро с горячей водой, пар из него валит клубами. Поливают кабана кипятком, а Карпо скоблит, скоблит ножом, счищает грязь, копоть, и когда рассеивается пар, туша блестит золотистой копчено-коричневой корочкой.

Пока Карпо скоблит тушу, Неботов взял лопату, снегом засыпает черноту вокруг туши, наводит чистоту.

Упарился Карпо, пот с лица стекает, будто его самого ошпарили. Распрямился.

— Хватит, что ли? Дужа чистый будет, ишо сороки унесут.

— Хватит, а то всю шкуру сдерешь, — соглашается Неботов и уже несет охапку чистой соломы, накрывает тушу. Ульяна принесла попону и старую солдатскую шинель — все это кладут на кабана, заботливо подбивая края, будто боятся простудить.

— Садись, идолята, — разрешил Карпо, и ребятишки наперегонки полезли на тушу. Самых маленьких подсадили взрослые. — Во, вот так, чтобы сало завязывалось. В этот момент как раз у него сало растет, — говорит Карпо и улыбается хитро — шутит, но сам тоже присаживается на тушу. И Неботов садится, и Никита. Приглашают и нас с Петром. Мы подошли, облокотились.

— Зачем? — спрашиваю у Неботова.

— Примета такая… А может, чтобы сало пропарилось да шкурка отмякла.

Карпо суеверен, отвлекает от этого разговора. Ему хочется поговорить о другом — до сих пор никто не похвалил, как он ловко заколол кабана.