Родная окраина

— Наверно, прямо в сердце попал: и не колыхнулся.

— А не попал бы, дак он нас поносил бы! Шутка — такая гора, — Неботов хлопает по туше. — Вот как Мишка Вакуленков резал! Пырнул, да не попал, а поросенок вырвался и тикать. Они за ним. Кровь течет, поросенок кричит, как паровоз, и бежит. Догнали аж у ставка. И то не догнали, а он уже сам упал от потери крови. На салазках приволокли домой.

— Да, не умеешь — не берись, — говорит Карпо. — А вон Замирякин как резал? Небольшой кабанчик, заболел. Ветинар посоветовал прирезать. Ну, прирезать — так прирезать. Заходились они вдвоем с тещей резать. Повалили. А ножик взял длинный. Как пырнеть — да того поросенка насквозь проткнул и теще — в ногу. А та как закричит, да по морде зятя — хлобысь. Теща орет, поросенок недорезанный кричить, а он ничего не поиметь, в чем дело…

Ребятишки хохочут громче всех, начинают возню, и Карпо прекращает разговоры.

— Ладно, будя.

Снова раздевают тушу и перекантовывают ее на спину на чистые доски. Карпо вооружается ножом, становится над тушей лицом к голове.

— Ну, господи благослови, — и полоснул раз, другой — сделал крестообразный надрез на груди. Потом запустил кончик ножа у шеи и провел борозду по левой стороне до самого хвоста. Возвратился и такую же борозду провел с правой стороны. И снова к шее: чик-чик ножом — белое сало сверкнуло. А Карпо режет дальше — чик-чик, чик-чик. Добрался до мяса и начал снимать сальную полосу с брюшины. Вот ему уже не удержать ее, передал под себя Неботову, а сам быстро — надрез за надрезом, надрез за надрезом, а полоса все длиннее и длиннее. Снял, передал Никите, и тот понес ее — длинную, белую, дымящуюся паром, на вытянутых руках, как полотенце с хлебом-солью.

— Пущай несуть кастрюлю под кровь, — крикнул Карпо.

— Да тут я, чего кричишь. Ослеп, что ли, — говорит Ульяна и подставляет кастрюлю.

Карпо вырезает грудную клетку и вычерпывает из нее куски крови — сначала руками, потом берет кружку и загребает кружкой, выплескивает в кастрюлю.

Кастрюля быстро наполняется, и Ульяна под ее тяжестью приседает. Наконец железная кружка начинает глухо стукаться о кости, зачерпывая последние капли крови. Скреготнул кружкой по ребрам раз-другой, и, утопив ее в кастрюле, Карпо сказал:

— Все, неси. Будет тебе на колбасы. — А сам подвинул ведро с теплой водой и стал тряпкой вымывать грудную полость.

— Мясо продавать думаешь? — спросил Неботов.

— Да, можа, придется. Куда ж его столько, все ведь не съешь. А солонина — то уже не мясо.

— Тогда надо кровь вымыть, правильно, — одобрил Неботов.

— Корыто!.. Где корыто? — закричал Карпо. — Ульяна, и што ты?.. Где корыто? Давай сюда, кишки будем вынимать.

Осторожно, чтобы не порвать, вываливают внутренности. Карпо с Неботовым, как опытные хирурги, знают, где осторожно потянуть и порвать пленку, где полоснуть ножом. И все идет у них хорошо, слаженно, все отделяется в положенном месте, без усилий, будто и не было живого организма, а была какая-то искусственно сложенная конструкция из мяса и костей.

Плюхнулось в воду серовато-стальное сплетение внутренностей, повис через край корыта конец кишки, заколыхалось все это студенисто — понесли женщины корыто в дом.

А Карпо уже вострит нож и присматривается к ножкам — как половчее их отхватить.

— Надо бы раньше их отрезать, чтоб не мешались… Ну, да ладно. — И он делает круговой надрез на ножке, и, кажется, делает его совсем не там, где надо было, не над суставом. А когда сгибает ее, оказывается, что именно тут и есть — вот он, сустав оголился — бело-розовый, округлый. Хвать, хвать ножом, и отделилась ножка, полетела в ребячью кучу: — Ловите, идолята! — За первой летит вторая, третья, четвертая. — Несите бабке, нехай холодец варит!

Побежали дети, а Карпо уже заходился возле головы — сначала ножом, а потом кончиком топора тюкнул, и упала огромная корноухая свиная голова на руки Неботову и Никите.

— Неси ее, Микита, в летней кухне подвесь, пущай пока замерзает. Холодец будет!

Попер Никита, сгибаясь от тяжелой ноши, Петро кинулся помочь брату. Догнал, а взяться не за что — голова круглая, без ушей. Прицепился кое-как, скорее для подстраховки, чем для помощи, подставил руки снизу, пошли два брата, наступая друг другу на ноги.

Пока управились с головой, а тут уже новая операция началась: полосу за полосой снимает Карпо с Неботовым сало, носить не успеваем. Носим его мы вдвоем с Петром на вытянутых руках. Белое, белее снега, рыхлое теплое сало колышется, как живое, вот-вот соскользнет с рук на землю. Носим его в дом Никите, а тот делит сало на квадраты, посыпает обильно крупной солью, складывает в ящик. Тут же в сторонке свояченица Марья разбирает кишки: распутывает, чистит, промывает, вытягивая их единой веревкой и складывая в чистую посудину.

Ульяна с кастрюлей хлопочет возле Карпа, умоляет:

— Отрежь вот этот кусочек, — и нетерпеливо дергает еще теплое мясо.

— Погоди, — отмахивается Карпо.

— Во, погоди! Чего годить? Мне ж надо сготовить, люди есть хочут. А если ждать, когда ж я управлюсь! Ну, режь, живо.