Читаем Родная окраина полностью

Расчистил края стен, подтащил первую шпалу. Кликнул на помощь Ульяну — настилать шпалы одному несподручно. Пришла Ульяна, глянула на погреб, на шпалу и воскликнула:

— Да она ж короткая!

— Кто?

— Да шпала…

Карпо даже остолбенел — не ожидал такого. Прикинул — точно, на целый метр короче. Задумался. А Ульяна не успокаивается, костит мужа.

— Черт безголовый! Ишо б постоял погреб, так разворочал его, как боров. А теперь что? Сказано: семь раз отмерь, а один раз отрежь. А ты?

— Ладно, придумаю что-нибудь. Вот кирпич есть, можно стенку вот так выложить. Поменя малость будет твой погреб, и всего делов…

— Ага! И так не повернуться, не поставить ничего, а то совсем собачью конуру сделаешь, — запротестовала Ульяна. — Ты об чем думал, когда начал погреб раскидывать? Шоб шпалы определить или шоб польза какаясь была? Люди, у кого погреб как надо, у зиму всего наготовят и горя не знают. А тут даже капусты — и той до весны не хватает. Ребяты вон уже какие, им исть тольки давай.

Ничего не возражает Карпо, глядит молча в разрытую яму. А что возразишь? Права Ульяна: дети растут, для роста питание нужно. Погребок мал, верно. Вон у Симакова погреб — то да! Не погреб, а целое овощехранилище! Там у него не то что капуста, огурцы, помидоры да картошка, — каждую зиму огромная кадушка с солеными кавунами стоит, а еще другая, чуть поменьше, с мочеными яблоками. А Карпо ведь своих детей никогда зимой не побаловал ни кавунами, ни яблоками, все чего-то жмется: не главная, мол, то еда, баловство, гостинец. Главное — картошка, да капуста, да огурец… А был бы погреб — конечно, чего ж не наготовить всего. Жалко, что ли? Осенью ни яблоки, ни кавуны ничего не стоят, так — навоз, а зимой заместо конфетки пойдет.

А капусты этой у Симакова, не квашеной, а такой, свежей, почти до новины хватает. Выдергивает из грядки кочаны поплотнее с корнем и подвешивает на крюках в погребе, она и висит всю зиму, ничего ей не делается. Чистая, свежая, возьмет баба кочан, а он будто только с огорода.

Премудрый старик, все сделано как следует. Даже лазить в погреб удобно: вход в него сводчатый, кирпичный. Откроешь дверь и иди по ступенькам вниз. А тут — люк, лестница. Неудобно, тесно. Зимой люк снегом заносит, лестница инеем покрывается, мокреет, скользкая становится. Ульяна не один раз срывалась с этой лестницы, посуду разбивала. Хорошо, хоть себя не покалечила…

Да, сделать бы такой погреб, как у соседа! Только сумеет ли, хватит ли силенок?

Размечтался Карпо, сидит на шпалах, цигарку за цигаркой смолит, прикидывает, как погреб лучше сделать…

Думай не думай, а чего-то главного не хватает, работа остановилась. Досадно.

Пришел Неботов — сосед через дорогу, увидел развороченную яму, пошутил:

— Чи убежище задумал делать? Так войны ж вроде пока не обещают.

Как ни был раздосадован Карпо, а шутку принял.

— Когда пообещают, то уже будет поздно, — сказал он. — У меня комбат в саперном был, войну с ним кончали, дак тот все учил: «Винтовки не стреляют, должны стрелять лопаты и топоры». Укреплять, значит, оборону надо. Так и я, — кивнул Карпо на яму. — Блиндаж вот думаю соорудить.

— Ну да, ну да, — согласился Неботов и заглянул в яму. — Погреб, конечно, нужен, без него зимой хоть «караул» кричи. А сделать его — это, конечно, не блиндаж сварганить. Там что, там тяп-ляп — и укрытие готово, а тут надо, так бы сказать, поосновательнее, чтобы он годков несколько простоял.

— Да нет, не скажи, — закрутил Карпо головой. — Блиндажи мы делали на совесть. А как же? Это ж укрытие для людей от снарядов и бомб. Погреб для чего? Овощ схоронить от холода, и все. А там люди. С запасом прочности делали, никакой снаряд не брал. Вот, помню, блиндаж сделал со своим отделением. В Германии уже дело было. Приказ — в наступление, а комбат говорит: «Не хочется и вылезать из такого дворца. Будешь ты, Карпо, отвечать за срыв операции: зачем такой построил — лучше хаты? Жалко, на чужой земле останется твое строение». А блиндаж и взаправду вышел на удивление: крепкий, сухой, теплый. Оборудовали его как следовает. Жить — можно. Вот бы под погреб такой приспособить, — Карпо улыбнулся, глаза его затеплились, заблестели — нахлынули воспоминания. — А мосты какие делали? Уля!.. — позвал он жену. — Ульяна, подай письмо, што мне прислали… За портретом лежит.

Принесла Ульяна письмо, протянула Карпу.

— Хвастать будешь? — спросила она с ехидцей.

— К разговору пришлось, — сказал Карпо серьезно. Развернул листок, обратился к Неботову: — Слухай… Это пишет мне дружок, вместях воевали. В Молдавии живет. Мы там долго стояли, удар на Яссы готовили. Мосты строили для техники. Он, этот дружок, познакомился с одной бабенкой, слюбились, после войны к ней поехал, живут, пишет, хорошо…

— А ты? — спросила Ульяна.

— Шо я? — не понял Карпо.

— Про себя расскажи, шо ж ты все про друга да про друга… А ты будто святой да невинный, только мосты строил?

— Не галди, Ульяна, — отмахнулся Карпо. — Опять ты за свое… Кабы б так — так приехал бы я к тебе? Тоже туда подался б.

Ульяна перестала улыбаться, насупила брови, спросила медленно, нараспев:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Зеленое золото
Зеленое золото

Испокон веков природа была врагом человека. Природа скупилась на дары, природа нередко вставала суровым и непреодолимым препятствием на пути человека. Покорить ее, преобразовать соответственно своим желаниям и потребностям всегда стоило человеку огромных сил, но зато, когда это удавалось, в книгу истории вписывались самые зажигательные, самые захватывающие страницы.Эта книга о событиях плана преобразования туликсаареской природы в советской Эстонии начала 50-х годов.Зеленое золото! Разве случайно народ дал лесу такое прекрасное название? Так надо защищать его… Пройдет какое-то время и люди увидят, как весело потечет по новому руслу вода, как станут подсыхать поля и луга, как пышно разрастутся вика и клевер, а каждая картофелина будет вырастать чуть ли не с репу… В какого великана превращается человек! Все хочет покорить, переделать по-своему, чтобы народу жилось лучше…

Освальд Александрович Тооминг

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Молодые люди
Молодые люди

Свободно и радостно живет советская молодежь. Её не пугает завтрашний день. Перед ней открыты все пути, обеспечено право на труд, право на отдых, право на образование. Радостно жить, учиться и трудиться на благо всех трудящихся, во имя великих идей коммунизма. И, несмотря на это, находятся советские юноши и девушки, облюбовавшие себе насквозь эгоистический, чужеродный, лишь понаслышке усвоенный образ жизни заокеанских молодчиков, любители блатной жизни, охотники укрываться в бездумную, варварски опустошенную жизнь, предпочитающие щеголять грубыми, разнузданными инстинктами!..  Не найти ничего такого, что пришлось бы им по душе. От всего они отворачиваются, все осмеивают… Невозможно не встревожиться за них, за все их будущее… Нужно бороться за них, спасать их, вправлять им мозги, привлекать их к общему делу!

Арон Исаевич Эрлих , Луи Арагон , Родион Андреевич Белецкий

Комедия / Классическая проза / Советская классическая проза