Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

Прилепин делает очень важную культурную работу по усложнению, утяжелению багажа нашего наследия. Он буквально реанимирует незаслуженно забытых, или не вписывающихся в упрощённую и уплощённую картину мира наших современников-писателей. Становится очевидным, что мы просто не имеем права путешествовать во времени налегке. Наша привычка с лёгкостью забывать превращает нас в очень доступный для манипуляций материал, а это неправильно.

Наталия Курчатова

писатель, публицист [Facebook, 06.09.2017]

Прилепин своим многолетним трудом, ну и плюс удача, чего уж там, построил себе позицию, сходную с позицией русского дворянина — когда он ни от кого особо не зависит и при этом очень востребован. Поэтому он один из немногих людей в культурной среде, кто реально делает что хочет и что считает правильным, а не то, что ему диктует железная рука рынка. Отсюда значительная доля того бешенства, которое вызывает его персона у либеральных коллег. То есть дело не в том (или не только в том), что некто взял ужасный автомат и поехал на войну, — а в том, что человек может позволить себе наплевать на мнение света и вместо того, чтобы тусоваться в московских редакциях или выслуживать синекуру в западных университетах, отправиться хоть на Донбасс, хоть в лес к медведям, не опасаясь, что к нему пропадёт интерес.

Генеалогия. Однодворцы Прилепины

Захар Прилепин

Что скрывать, едва ли в ближайшее время я бы занялся исследованием своей родословной: ну, крестьяне и крестьяне — Прилепины из села Каликино Добровского района Липецкой области, Нисифировы из села Казинка Скопинского района Рязанской области. Тянули свою лямку, возделывали свою деляночку из века в век.

Одно, впрочем, рассуждение всё время забавляло и веселило меня: Прилепины, прямо говоря, не слишком походили на крестьян — по крайней мере, на деревенских наших соседей. Или на тех крестьян, что я рассматривал в детстве на картинках в иллюстрированных книжках по русской классике.

Родившийся и выросший в русской деревне, с позволения сказать, я тоже никак не походил на писателей-деревенщиков с их строго-ласковыми, чуть стёртыми лицами — хоть на Валентина Григорьевича, хоть на Виктора Петровича, хоть на Василия Макаровича — ну, вы понимаете, о ком я.

Кто-то видел разом Личутина, Абрамова и Белова — и был поражён: они выглядели как старички-лесовички — росточком маленькие, бороды окладистые, глазки острые; три деревенских классика.

Иное дело — Прилепины.

Отец мой, Царствие Небесное, Николай Семёнович Прилепин — сын Семёна Захаровича Прилепина и Марии Павловны Востриковой — был ростом под два метра, с «римским профилем», с большим лбом, черты лица — крупные; играл на многих музыкальных инструментах, рисовал, писал стихи — никогда в жизни никто его за крестьянина не принимал даже; хотя крестьянский труд он знал отменно.

Отец его, мой дед, Семён Захарович Прилепин, тоже был высок, статен, ходил всегда с прямою спиною, лицо и тело имел белое, манеры у него были совершенно благородные, неспешные, а голос — басовитый, как у громкоговорителя. И говор (сейчас приведу важную цитату из Бунина) «старинный, косолапый, крупный». Да! Именно.

Ресницы у Прилепиных были словно выгоревшие, белые, волос — белый, льяной (аляной), а бороды росли у них с рыжиной.

Руки у всех были крупные, пальцы длинные, «аристократические», не крестьянские.

Насколько я мог рассмотреть на фотографиях, которые в родовом нашем каликинском доме висели под стеклом прямо над входом в большую комнату, и более давние предки, и мои двоюродные деды и бабушки тоже имели особую, не совсем привычную породу.

Но всё это оставалось на уровне ленивых размышлений и смутных догадок.

И тут, совершенно неожиданно, пишет мне член Академии ДНК-генеалогии Илья Рыльщиков, и сообщает, что решил заняться моей родословной, и занялся уже. И даже готов сказать, что предки мои — однодворцы.