Родная речь

Когда он искал в супермаркете черный бюстгальтер и под взглядами продавщиц нервозно рылся в корзине с тряпками, ему представилась такая картина: вот он входит сюда с ярким макияжем на лице и в женском платье, начинает перерывать товар, в клочья рвет дамские чулки и ночные рубашки, подбрасывает к лампам бюстгальтеры, черные и белые, затевает грандиозный скандал и посреди опустевших прилавков, в окружении визжащих продавщиц, пускает себе пулю в лоб. Окровавленная голова мягко ложится на горку женской одежды, которую он успел набросать на пол.

Вспоминалось, как однажды, вступив в соитие с одной девушкой, он подумал о своей матери, и у него возникло ощущение, будто детородный отросток его плоти сгнил в ее ране. Совершенно обескураженный, он оторвался от тела девицы, натянул на себя одежду и бросился бежать через лес, покуда не выбился из сил, потом уселся на какой-то пенек, злорадно потирая руки.

В гомосексуалистской газете, которую можно было купить в городе, он прочитал о том, как во времена первых олимпиад мальчики Эллады боролись за сперму победителей. Этот факт, как писала газета, исторически достоверно свидетельствует о том, что путем «сексуальной коммуникации» они стремились впитать силу своего идола. В наши дни охотники за автографами преследуют героев олимпиад и чемпионов мира.

В одной из венских газет он нашел заметку о мужчине, который стараниями хирургов превратился в женщину, после чего совершил тридцать шесть попыток самоубийства, и по его, или уже ее, просьбе врачи вновь сделали из него мужчину. «Теперь попытка самоубийства будет удачной», — подумал трансвестит.

С превеликим удовольствием он прикончил бы ножом красивого пса колли, который подбегал к нему на лесной дороге, буквально обнимал его передними лапами и совершал характерные кобелиные телодвижения; он убил бы похотливую тварь, так как вся эта сцена казалась ему оскорбительным намеком на его прекрасную и страшную жизнь.

На верхнем этаже крестьянского дома у него была своя умывальная комната, но он предпочитал спускаться в большую ванную, где вся семья и постоялец, молодой лесоруб, раздевались и вставали под душ. Одежда лесоруба лежала на плиточном полу. Он запирал дверь изнутри, вставал на колени и ощупывал нижнее белье парня. А на кухне, когда там никого не было, съедал кусочки сала, оставшиеся в тарелке нового постояльца, хотя и не мог пожаловаться на голод. Он заходил в комнату, отведенную лесорубу, убирал с кровати гитару и откидывал одеяло. Он не сводил глаз с бугрящихся спереди трусов работяги, когда тот выходил из ванной, чтобы взять на кухне носки или пожелать домочадцам спокойной ночи. «Вот бы он отдал мне почистить свои грязные ботинки. Если бы он поручал мне стирать свои носки! Приносил бы из парикмахерской свои отстриженные космы, чтобы у меня была закладка для книг! Я разглядываю швы на его ботинках, и мне хочется плакать, чтобы смягчить их заскорузлую кожу слезами и чтобы ему легче было ходить по лесу». Иногда в памяти возникал деревенский паренек из фильма «Лакомб Люсьен», который на киноафише держит в руках топор. На гонорар молодой актер купил себе мотоцикл и вскоре разбился насмерть.

Вся толпа, собравшаяся на сельской дискотеке, повернулась в сторону инвалида, танцующего на своей коляске. Никто над ним не смеялся. Его выступление было встречено аплодисментами, его окружили и начали танцевать вместе с ним. Если в комнате трансвестита на стенах — лица проигравших, раскрашенные посмертные маски Арнульфа Райнера, то на стенах сельской дискотеки — портреты австрийских чемпионов зимних Олимпийских игр и знаменитых лыжников, победителей мировых первенств и соревнований на Кубок мира. Перед местной гостиницей — гигантский деревянный фаллос с бюстом чемпиона мира по горнолыжному спорту. Дачники обоего пола любят фотографироваться под этим деревянным изваянием.

Выйдя на балкон, он наступил на зеленую резиновую перчатку, у которой было только четыре пальца. Он вздрогнул, вернулся в комнату и запер балконную дверь. Ему представилось, как его уже и так длинные ногти продолжают расти в виде зеленых резиновых щупалец. Николай, целиком предавшийся вечерней и ночной тоске, навеваемой телевидением, замедленно, как в кино, поднимает топор, чтобы расколоть на три части дровяной чурбан.