Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Царь уже не отвечал на эти письма. Много горькой и страшной правды было в них. Не мог не признать этого и сам царь. По временам укоры совести терзали его; сознание озаряло его больную душу, и он становился тогда страшен самому себе. Беспорядочная жизнь, полная тревог и разгула, преждевременно состарила Иоанна: сорока лет с небольшим он смотрел уже стариком. В 1572 году, томимый предчувствием смерти или гибели от врагов, он написал завещание своим сыновьям. Здесь находим между прочим такие строки: «Ум мой покрылся струпьями, тело изнемогло, телесные и духовные струпья умножились, и нет врача, который исцелил бы меня… Хотя я еще и жив, но Богу своими скаредными делами я смраднее мертвеца… Всех людей от Адама и до сего дня я превзошел беззакониями — потому я всеми и ненавидим»…

После вступления Иоанн дает наставление сыновьям, как жить. Прежде всего, советует научиться, как веровать и как Богу угодить и твердо держаться православной веры, хотя бы пришлось за это пострадать до смерти. Затем, по словам завещания, надо научиться, как людей держать и жаловать, как от них беречься, как их привязывать к себе; надо также освоиться со всяким делом, священническим, иноческим, ратным, судейским, со всяким житейским обиходом, разузнавать, какие порядки ведутся здесь, какие в иных государствах, как кто живет и как кому пригоже быть. «Если все это будете знать, — говорит Иоанн, — то не вам будут люди указывать, а вы людям…». Особенно любопытны в завещании следующие советы сыновьям: «Людей, которые вам прямо служат, вы бы жаловали, любили и берегли… а которые лихи, и вы бы на тех опалы клали не вскоре, а по рассуждению, не яростью», а далее приводятся следующие слова: «Подобает царю три сия вещи имети: яко Богу не гневатися и яко смертну не возноситися и долготерпеливу быти к согрешающим».

Из этого замечательного завещания ясно видно, как по временам мучили Иоанна угрызения совести и как ясно мог он сознавать высокие царские обязанности; но дурные страсти заглушали ум его; он более следовал своему сердцу, испорченному с детства, чем уму…

Воли подчинить свои чувства разуму у него не хватало. Это и было главным его несчастьем. Угрызения совести и раскаяние, по-видимому, казались ему иногда малодушием, и тогда свирепость его проявлялась в новой силе. По временам он падал духом, всякие беды и невзгоды так удручали его, что он думал покинуть престол и постричься в монахи. В своем послании в Кирилло-Белозерский монастырь он между прочим говорил: «И мнится мне, окаянному, что я уже наполовину чернец, и хотя еще не отстал от всякого мирского мятежа, но уже ношу на себе благословение рукоположения ангельского образа», и затем сетует, что монастырские нравы сильно изменяются к худшему, и высказывает такие мысли о строгости иноческого жития, что ясно видно, как он сильно задумывался над этим вопросом. Раз даже явилась у него странная затея: он нарек «великим князем всея Руси» крещеного татарского царя Симеона Бекбулатовича (1574 год) и вручил ему управление всей земщиной, а сам наравне с подданными, называя себя лишь московским князем, писал челобитные Симеону в таком, например, виде: «Государю, великому князю Симеону Бекбулатовичу, Иванец Васильев со своими детишками с Иванцем да с Федорцем челом бьют. Государь, смилуйся, пожалуй…» и так далее.

Н. Неврев Василиса Мелентьева и Иван Грозный

Словно хотелось Иоанну испробовать, сможет ли он снизойти со своей царственной высоты на степень подданного… (Впрочем, затея эта продолжалась недолго: через два года Иоанн сослал «великого князя всея Руси» в Тверь.) Порой страх опасности так обуревал его, что он боялся быть даже при своем войске, опасаясь, чтобы свои же воеводы не изменили, не выдали его врагам (изменники, приведшие крымского хана на Москву, были памятны ему). Он даже вел тайные переговоры с английским двором, прося убежища в Англии в случае большой опасности ему и семье его. Все это показывает, как полна тревог была его жизнь.

И. Репин Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года