Весть о том, что царь Дмитрий жив и идет с большой силой отнимать свое царство у Шуйского, быстро разнеслась по Русской земле. Самозванцу сдавались город за городом: сдались Карачев, Брянск, Орел. Отсюда разосланы были грамоты, увещавшие народ отступиться от Шуйского и не верить другим самозванцам, которые тогда появлялись один за другим в разных местах.
Весной 1608 года самозванец двинулся из Орла к Москве. Под Волховом царское войско было разбито, и Лжедмитрий быстро двинулся к столице. В это время только что кончились здесь переговоры с польскими послами и заключено было перемирие на три года: Шуйский обязывался отпустить в Польшу Мнишека с дочерью и всех поляков, задержанных в Москве после мятежа 17 мая, а король должен был отозвать всех поляков, приставших к самозванцу, и вперед не верить и не помогать никаким самозванцам. Королевские послы известили Рожинского и товарищей его об этом условии перемирия, но те и внимания не обратили — заявили, что ничьих приказов слушать не намерены.
1 июня Лжедмитрий подошел к Москве и расположился станом в селе Тушине. В первой битве под Москвой, на реке Ходынке, самозванец потерпел неудачу; но все-таки положение Шуйского было неутешительно: не только ни один поляк не покинул Тушинского стана, но чуть ли не каждый день являлись сюда новые шайки и поляков и русских. Прибыл в стан между прочими и Ян Сапега, знатный польский пан, осужденный в своем отечестве за буйство. Толпы русских тоже со всех сторон стекались в Тушино. На службу к самозванцу являлись и знатные русские бояре: князья Трубецкой, Черкасский, Сицкий, Засекины и другие.
Узнавши, что Мнишек с дочерью возвращается в Польшу, самозванец послал отряд перехватить их на дороге. Это ему удалось. Мнишеку обещано было триста тысяч рублей и несколько городов, и этот продажный человек вместе с другими уговаривал дочь свою, чтобы она признала самозванца своим мужем. Та долго противилась, наконец волей-неволей должна была согласиться. Признание Мариной Лжедмитрия II своим мужем сильно ему помогло: многих колебавшихся еще признать его царем Дмитрием это убедило. Северные города стали один за другим сдаваться ему.
Сбродное полчище Лжедмитрия, водворившееся в Тушине, представляло пеструю смесь: тут были нарядные польские гусары в шишаках и кольчугах с длинными копьями в руках; были и запорожцы, вооруженные самопалами и копьями, узнаваемые с первого взгляда по красным шароварам да бараньим шапкам. Донцы и московские люди были одеты очень разнообразно, смотря по состоянию. Отличались они своими колпаками, высокими стоячими воротниками и длинными рукавами, собранными в складки, многие из них вооружены были луками и колчанами со стрелами. Из нескольких наречий, на которых говорили в Тушинском стане, чаще всего слышалась южно-русская речь: главные силы самозванца состояли из запорожских казаков, — их было тысяч двадцать и донских казаков тысяч пятнадцать. Затем было много московских людей. Посчитать их было трудно даже для вождей самозванца, так как беспрестанно то являлись новые шайки в Тушино, то уходили.