Это совсем уронило его в глазах народа; на него стали смотреть как на предателя, заодно с ляхами гнетущего народ. Само имя Хмельницкого, произносимое раньше с благоговением, стало у многих предметом презрения. Положение его становилось крайне затруднительным: «хлопы» составляли шайки гайдамаков, и он не мог помешать им; помещики искали защиты у него; говорят, огромная толпа народа явилась даже к нему и укоряла его.
«Так ты нас покидаешь, — кричали иные из них, — покидаешь тех, кого обязан защищать и не давать в обиду панству! Разве ты слеп и не видишь, что ляхи тебя обманывают, хотят тебя поссорить с верными воинами?! Поступай как знаешь. Если тебе нравится неволя, оставайся в ней, а мы выберем себе другого старшого, который лучше тебя постоит за нас».
Особенной любовью народа в это время пользовался отважный и непреклонный полковник Нечай, стоявший всегда против всяких сделок с поляками.
В 1650 году, когда Хмельницкий собрал в Переяславле общую (генеральную) раду, ему пришлось встретить большие затруднения, да и сам он, очевидно, вполне сознавал всю непрочность Зборовского договора. Он даже откровенно высказал это королевскому послу:
«Паны поддели меня. По их просьбе я согласился на то, чего исполнить никак не могу. Подумайте сами: сорок тысяч казаков, а с остальным-то народом что я буду делать? Они меня убьют, а на поляков все-таки подымутся!..»
Не думали и поляки исполнять заключенный договор. Когда прибыл в Варшаву киевский митрополит Сильвестр, чтобы занять место в сенате по договору, жители города выказали сильнейшее негодование: они и мысли не хотели допустить, что с ними рядом будет сидеть схизматик, и заявили, что оставят сенат, если будет сюда допущен враг римской церкви. Митрополит так и уехал из столицы ни с чем.
Хмельницкий в это время сильно добивался помощи у Москвы и негодовал на крайнюю сдержанность и осторожность ее.
В декабре 1650 года послы Хмельницкого явились в Варшаву и предъявили сейму требование, чтобы уничтожена была уния; чтобы важнейшие чины Польского государства скрепили Зборовский договор и чтобы четыре знатнейших пана, и в числе их Иеремия Вишневецкий, жили в своих украинских имениях без военных отрядов, как бы заложниками мира, и прочее.
Это посольство вызвало сильное негодование у польских сановников: их гордость и слепая религиозная ревность были жестоко оскорблены требованиями казаков. 24 декабря на сейме война была решена единогласно и постановлено собрать «посполитое рушение».
Вся Польша вооружалась. Папа прислал королю свое благословение, мантию и освященный меч, а всем поднимающимся на брань против схизматиков посылал отпущение грехов. Это воодушевило поляков. На Украине также готовились к борьбе, тоже придавали ей священное значение. Приехал из Греции коринфский митрополит; он опоясал Хмельницкого мечом, который был освящен на гробе Господнем. Но все же на этот раз прежнего воодушевления не было; народ уже не верил так в своего вождя, как прежде, негодовал на него за потачку панам, за казнь некоторых храбрых казаков, да и многим уже не по душе был союз с татарами, которые позволяли себе творить на Руси всякие насилия.
В феврале 1651 года началась война — началась неудачно для казаков: поляки уничтожили трехтысячный отряд их в местечке Красном (в Подолии). Дело было в Прощеное воскресенье ночью. Казаки сильно подгуляли: одни спали, а другие беспечно веселились — поляки нагрянули врасплох, изрубили пьяную стражу и ворвались в город. Жители ударили в набат. Храбрый полковник Нечай в это время пировал.
«Гей, Нечаю, утикаем (бежим)! Ляхи!» — кричали казаки, прибежавшие впопыхах к своему начальнику.
Спастись бегством еще можно было, но удалой полковник, разгоряченный вином, вскочил из-за стола и закричал:
«Утикати?! Щоб то казак Нечай утикав! Як можно свою славу казацкую пид ноги топтать? Давай коня! Вырижим всих ляхив — всих до одного!»
Он вскочил на своего буланого, которого не успели даже оседлать, и понесся на улицу, где уже началась свалка и казаки в темноте резались с поляками. Нечай полетел вперед, и казаки принялись, как поется в песне, «сикти на капусту ляхив». Жители принимали участие в бойне: из окон и с крыш стреляли в поляков. Жолнеры в беспорядке стали уже отступать; вся улица была завалена трупами. Уже поляки были вытеснены из местечка; победа была за казаками. Но вдруг позади них засверкало пламя и затрещали выстрелы. Это был сильный польский отряд, подоспевший на помощь своим и занявший местечко. Оно было зажжено с разных концов. Среди пылавших строений казаки отчаянно рубились. Нечай, весь изрубленный, исстрелянный, отмахивался еще саблей; поляки напрягали все усилия, чтобы взять его живьем, но не взяли. Умиравшего удальца снесли в замок, где он и скончался; пред кончиной он заповедал товарищам передать последний поклон матери.