Родная сторона

Выходя, он заметил на вешалке две шапки. Одна рыжая, цигейковая, — не раз видел ее на Товкаче, другая черная с потертым каракулем. Стойвода никогда не имел двух шапок и редко видел людей, которые позволяли себе такую роскошь. Когда покупается новая шапка, то старая дарится кому-нибудь из тех, кто решил зимовать в кепке. Даже у самых скупых людей она не залеживается, с крещенских морозов каждому нужна шапка.

Товкач накинул на плечи полушубок и выбежал за ворота. Стоял и смотрел, куда повернет Стойвода. Полушубок упал с плеч — Стойвода повернул на Замысловичи… Товкач поднял полушубок, стряхнул с него снег. Из окна выглядывала встревоженная Настя. Мех кожушка почему-то напоминал взлохмаченные волосы ее Филимона. Только смушек был совсем черный, а в волосах у Филимона переливалась седина. Возвращался Филимон в хату хмурый, насупленный. Пес хотел приласкаться к нему, но вместо обычной ласки, которая так дорога всякому псу, Филимон дал ему сапогом в зубы, словно не он, а Идол был виноват в том, что Стойвода больше не будет гостем в его доме.

— Что такое? Куда он поехал? — спросила Настя на пороге.

— В Замысловичи.

— Что еще за беда?

— Старая беда… — простонал Товкач.

Под самыми Замысловичами Стойвода нагнал Товкачеву Василинку. Она работала пионервожатой в школе и спешила, чтоб не опоздать на большую перемену. Одета легко: в шубке, в сапожках-скороходах, из цветастого платка выглядывало румяное, свежее личико. Узнав ее, Стойвода круто осадил коней, сказал:

— Садись, подвезу.

Василинка села в сани и, поигрывая, принялась вспахивать носками сапог придорожный снег.

Заметив это, Стойвода сказал:

— Порвешь сапоги.

— Папа другие купит, — с подчеркнутым пренебрежением ответила Василинка, но все же послушалась и ноги подобрала.

— Василинка, сколько у твоего отца шапок? — словно в шутку спросил Стойвода.

— Одна, рыжая, цигейковая, — не задумываясь, ответила Василинка.

— А я видел две. Значит, у вас кто-то гостит?

— Нет, никого не было, когда я выходила из дому, — впервые в жизни соврала Василинка, очень довольная собой.

Василинка смотрела на вязаные рукавицы Стойводы — где-то она уже видела их. Вспомнила — точнехонько такие у Бурчака. У школы соскочила с саней и торопливо побежала к зеленым воротам, старательно выкрашенным Антоном Планом под цвет зеленой «флоры».

Евгений тоже узнал свои рукавицы, но сделал вид, что не заметил этого. Тогда Стойвода выложил их из кармана на стол и сказал:

— Твои теплее, так я их оставил себе, а свои, парубковские, отдал Громскому.

Он расстегнул пальто, сел. От лысины шел пар, а на носу выступили капельки пота.

— Ну, как вы там, в Несолони? Не замело вас?

— Теперь не заметет. — Стойвода поднялся. — Ты не хочешь проехаться?

Евгений — он только что вернулся с поля, смотрел, не выпрела ли в оттепель озимь, — все же пошел к саням соседа. Стойвода повез Евгения на ферму.

— Покажи мне тех коровок, которые родят мертвых телят.

Евгений чрезвычайно был поражен этим неожиданным вопросом, но все же показал Стойводе коровок.

Все они стояли в ряд и были похожи на телят-однолеток. Отдельно, на отшибе, уткнув головы в полные ясли, помахивали белыми хвостами те, что уже отелились. Но от этого они нисколечко не стали больше похожи на коров. Только сгорбились да полохматели. Странным казалось Стойводе, что телята приносят телят. Хотелось поглядеть, что из этого получилось.

— Покажи-ка мне ихний приплод. Телят покажи.

— Нет никаких телят, — объяснил Евгений. — Были недоноски, так мы их на сани — и в лес.

— Без комиссии, без актов, без всякой всячины?

— Все ясно и так.

— Парень, — попятился Стойвода, — ты забываешь, что эти коровки говорить не умеют…

Стойвода интересовался всем, о чем писал Товкач в своих письмах Шайбе. И Зоиной свадьбой, которую справили за колхозный счет, и хатой, которую строит колхоз молодым, и взаимоотношениями Евгения с Оленой Муровой. Для проверки всего этого Товкач требовал «авторитетных комиссий». Он увлекся и, должно быть, совсем забыл, что есть вещи, которые не может проверить ни одна комиссия. Как, скажите, можно проверить интимные отношения Евгения с Оленой, если бы даже такие отношения и были?

Стойвода не объяснил причины своего визита, только посоветовал как можно быстрее поставить телят вместо тех, которые родились выкидышами. Сел в сани, сказал: «Не забывай соседа», — и поехал. За ним курилась снежная дорожка. Поблекшее солнце расчесывало своими лучами черные конские гривы. Евгений смотрел вслед Стойводе и думал, что теперь в его лице имеет сердечного старшего друга, какого ему всю жизнь недоставало. Он вырос без отца…

Тихий, но дающий себя чувствовать мороз иголками колол уши, жег щеки, но Евгений не уходил с крыльца — дожидался Зою, которая улыбалась ему с дороги. Подошла к крыльцу, стала на нижней ступеньке и подняла глаза. Смотрела на него с грустью и любовью, смотрела так, словно после долгой разлуки хотела сказать своим взглядом очень-очень много.

— Ну как твой медовый месяц? — спросил Евгений, не выдержав ее взгляда.