Родная страна

Мы пришли в ту же контору, где меня обыскивали. Женщина-полицейский, немолодая чернокожая, снова сняла у меня отпечатки пальцев, всмотрелась в экран, что-то напечатала, ничего мне не сказала. Это и к лучшему, потому что я постоянно забывал, что не должен говорить ничего, кроме одной фразы: «Я требую присутствия адвоката».

Она кивнула своим подчиненным, те взяли меня под руки, повели к двери и вытолкнули наружу. Я очутился под холодным серым небом, под моросящим дождичком. На другой стороне улицы стояли тысячи демонстрантов с плакатами и что-то скандировали. Полицейские подвели меня к обочине и отпустили.

— Свободен, — сказал один.

— Чего? — не понял я.

— Иди, — сказал другой. — Свободен.

— А как же обвинения?

— Какие еще обвинения? Хочешь, чтобы мы тебя в чем-нибудь обвинили?

После всего пережитого меня просто отпускают на все четыре стороны. В глубине души мне хотелось воскликнуть: «Нет уж, предъявите мне обвинения, как положено. Иначе какого черта вы меня держали? Это что, незаконный арест?»

Демонстранты по ту сторону улицы были страшно злы. Теперь я понимал почему.

— Какая же хрень тут у вас творится, — с чувством произнес я.

Лица копов мгновенно замкнулись. Но я стоял на месте. Было страшно до чертиков, но я стоял. Пусть меня хватают, пусть заковывают в цепи, арестовывают, сажают в тюрьму, пытают водой, пусть тащат в суд, признают виновным, приговорят к пожизненному заключению. Все это чертова хрень, и я имел полное право заявить так.

Мы впились друг в друга взглядами, как псы, готовые подраться. На той стороне улицы стало тише, потом люди опять зашумели. Краем глаза я заметил, что многие достают камеры и перемещаются ближе ко мне. Копы, наверно, тоже их заметили. Один из них повернулся и зашагал прочь. За ним ушел и второй.

Меня трясло, кулаки сжались так, что ногти до крови вонзились в ладони.

Демонстранты похлопали меня по спине. Кажется, они сообразили, чего мне сейчас больше всего хочется. Передо мной вырос накрытый стол — кто-то догадался принести чуть ли не тонну еды. Чечевица, рис, сэндвичи с джемом и арахисовой пастой, горячая пицца. Человек пять спросили, есть ли у меня деньги на проезд до дома и не нужно ли показать меня врачу.

Я сел на обочину среди галдящей толпы и уплел примерно десять тысяч калорий. Жевал как заведенный и остановился, только когда кончилась еда. Потом встал, отряхнул грязь с одежды и побрел домой. Как я туда добрался, не помню.

Глава 14

На пороге меня встретили папа и мама. На них лица не было. Я попытался обратить все в шутку:

— Пора бы уже и привыкнуть.

Но на последних словах мой голос дрогнул, и они стиснули меня в крепких объятиях. Они давно догадались, куда я подевался, а потом позвонили на мой номер. Там ответила Далия. Она подтвердила догадку и рассказала обо всем, что случилось в автобусе. Мама с папой залезли в кредиты и наняли адвоката, чтобы он выяснил у полиции мою судьбу. Однако адвокат оказался одним из многих сотен занимавшихся подобными делами, и родители не догадывались, что меня выпустили, пока я сам не приковылял к дверям.

Я уже лет сто мечтал принять душ. Тысячу лет мечтал выспаться. Но первым делом хотел отыскать Энджи.

— Она вернулась домой десять часов назад, — сообщила мама. — Но, по словам ее матери, сразу отправилась на птицеферму.

Этим изящным словом журналисты окрестили место, где нас всех держали. Оно находилось на юге Сан-Франциско. На снимках, начавших появляться в сети, эти ряды клетушек и впрямь напоминали гигантский курятник.

Наверняка Энджи встречала меня у ворот, а я не разглядел ее в толпе. Как, черт возьми, люди жили до появления мобильных телефонов?

— Можно позвонить с твоего телефона?

Мама протянула мне его, и добрую пару минут я отыскивал в затуманенном мозгу номер Энджи — он уже много лет стоял у меня под номером 1 в списке быстрого набора.

— Вы что-нибудь слышали о нем? — спросила она, едва сняв трубку.

— Типа того, — ответил я.

— Где ты пропадаешь?

— Дома.

— И что ты там делаешь?

— Собираюсь впасть в эстивацию, — отозвался я. Эстивация — самое подходящее слово, оно означает «спячка», то есть «продолжительное состояние бездеятельности или сна». Именно то, о чем я мечтаю.

— Погоди, сейчас приеду. Как ты посмел выйти из тюрьмы, пока я тебя не нашла?

— Ну и подлец я. Прости, дорогуша.

— Помойся, почисти перышки, надушись и ложись в постель. Буду через тридцать пять минут.

— Есть, кэп.

Воссоединение — вот в чем я сейчас нуждался больше всего. И оно было жарким. Нам обоим выпало немало мучений. Энджи попала под газовую атаку и под ноги бегущей толпы, ее арестовали и освободили. Ее история отличалась от моей лишь небольшими деталями. Почти до самого конца рядом с ней был Лемми — им каким-то чудом удалось не потерять друг друга в толпе. Когда началась давка, Лемми мощным рывком поднял Энджи над головой и держал на руках, словно заправский циркач. Они снова встретились только после освобождения, и Энджи обещала ему позвонить, как только отыщет меня.