Родная

Но как же…? Почему она его любит? И что дальше? Удивлённая, испуганная, растерянная, Наташа не могла уснуть, и до утра ходила по комнате. Разве он полюбит её — такую маленькую и странную? Разве это возможно? Ведь он такой взрослый, и умный, и добрый, и… Она могла продолжать и продолжать. Но разве это имело значение? Он никогда не полюбит её, хотя и был с ней так добр тогда, в детстве…

Когда рассвело, Наташа вышла из дома и направилась через луг к пруду посреди деревни. На траве ещё лежала роса, искрясь под лучами просыпающегося солнца. Она села на старенький скрипящий деревянный мостик, местами покрытый засохшей тиной, и задумалась.

***

Ишмак встал рано и начал собираться домой. За эти дни он присмотрелся к Наташе, и последние его надежды развеялись. Она очень изменилась. И эта новая Наташа, которую он всё равно любил, была всё же чужой ему. Она лёгкая, весёлая, быстрая, у неё столько друзей и поклонников. А кто он? Мрачный, грустный, усталый, с неизбывной мечтой о семье и своём доме. Нет, надо уходить. Он только теперь понял, насколько несбыточна была его мечта, и какие смешные он лелеял надежды. Он уйдёт, и больше не вернётся. Никогда! Боли не было — только тихая грусть. Разве он мог надеяться на чудо — ответную любовь? Они слишком разные. Им никогда не быть вместе.

Ишмак вышел из дома. Было ещё довольно холодно. Рассветное солнце позолотой покрывало небо. Может быть, уйти сейчас? Нет, надо подождать, пока проснётся Женя, попрощаться и тогда уже отправиться в путь. А пока он бездумно брёл по лугу, смотря себе под ноги и не замечая, ничего вокруг. Потом, наконец, поднял глаза, и увидел, что стоит на краю пруда. На мостике же, недалеко от него сидит тонкая, воздушная и такая знакомая фигурка. Ишмак вздрогнул, сердце забилось быстрее. И, против велений разума, он направился к мостику, в надежде хотя бы посидеть с ней в последний раз.

— Можно, Наташа? — девушка вздрогнула. Видимо, он отвлёк её от каких-то своих мыслей.

— Конечно, садитесь, — немного помедлив, ответила она и подвинулась.

Они сидели молча. Ишмак смотрел на неё и не мог наглядеться, а Наташин взгляд был устремлён на поверхность пруда. Потом она спросила:

— Вы сегодня уезжаете?

— Да, — ответил Ишмак. Опять повисло молчание.

Он рассматривал её, надеясь запечатлеть её образ в памяти — такой лёгкий и прекрасный, думал, что любит её, и каким-то образом его мысли сплелись в слова:

— Наташа, я тебя люблю, — он в испуге зажал рот руками, но слова были уже сказаны. Ишмаку стало вдруг легко и спокойно. Ну вот и всё. Вот и конец его мечтаний. Сейчас все его надежды разобьются.

А она посмотрела на него и совсем не таким голосом, как он ожидал, спросила:

— Это правда? Вы не шутите? — Ишмак увидел, что Наташа вся дрожит.

— Конечно, правда.

Они смотрели друг на друга. Наташе казалось, что это сон. Как такое могло случиться? Он говорит, что любит её, говорит, что это правда. Что она может ответить? Только правду.

— Я тоже люблю вас… тебя.

Ишмаку показалось, что он ослышался. Но нет. Это было правдой. Она сказала ЭТО. И тут словно что-то прорвало плотину. Ему стало вдруг легко и свободно.

— Я любил тебя с того дня, как увидел тебя, только понял это гораздо позже.

— Я тоже любила тебя, только сама не догадывалась об этом, пока ты не сказал Жене, что сегодня уходишь. Я не спала всю ночь, я боялась, что ты уйдёшь и не вернёшься.

Ишмак был рад, нет, даже счастлив. Наташа вдруг замолчала, и он увидел, что она плачет. Он молча прижал её к себе. Так они и сидели, пока не услышали Женин голос, звавший их. Тогда они встали, взялись за руки, и пошли навстречу новой жизни.