Родня

— Тебе двадцать лет, — сказал он, — двадцать лет! И ты смотришь на мир умными глазами. А ты смотри еще и добрыми, добрыми глазами! При виде обросшего мужика у тебя портится настроение… А знай, что он, этот мужик, пять норм дает. Пять, Гена, пять. Он многое вынес. Он терпелив и силен. Смотри на него добрыми глазами! И не засоряй себе глаза этим самым… сором из избы.

— Я понял, — сказал Гена.

Он поднялся и пошел к двери.

— Писать, что ли, о столовой? — спросил он, остановившись.

— Пиши, Геннадий, о столовой, — сказал редактор.

3

Гена вошел в свой дворик.

На низком крыльце сидел Денис, возле стояли его жена, падчерица Люська и ее муж.

— Здравствуй, Гена, — сказала Люська. В грудном густом голосе ее была особенная суровость, которая вроде бы не относилась к окружающим.

Денис дружелюбно ухмыльнулся.

— Пришел, милый ты мой!..

— Перестань, — сказала Люська, — у него имя есть.

Денис поглядел на нее, хотел что-то сказать, но Люська отвернулась.

— А ты сядь! — крикнул Денис мужу Люськи, и тот с покорностью опустил бабий зад на приступок.

«Я его терплю, заметьте», — как бы говорил он всем своим видом.

— Мне с тобой неинтересно говорить, — внушительно сказал Денис, и зять его протяжно вздохнул и слегка улыбнулся. Жена Дениса улыбнулась заодно с ним. А Денис вертел в пальцах крохотные ботиночки.

— Вот, Гена, купил внучонку…

— Перестань, — сказала Люська. — Мама, унесите, пожалуйста.

Та опять улыбнулась, унесла ботиночки в сенцы и вернулась.

— Гена, — сказал Денис, — ты знаешь всю мою жизнь…

— Перестань, — сказала Люська.

Денис поднялся.

— Пойдем, Гена, поговорим.

Но он не спешил уходить, оглядывал свою родню. Высокомерно бросил зятю:

— А с тобой мне неинтересно разговаривать. Пойдешь домой — не забудь ботиночки, которые я купил. Понял?

— Понял, — равнодушно ответил муж Люськи.

«Денис им чужой», — подумал Гена.

Они шли со двора, и он мягко поддерживал Дениса под руку. Пыльная белая тропка, виясь плавно, как в ленивой зевоте, уходила к речке. Они сошли по ней и сели на траву.

— С ним говорить неинтересно, — сказал Денис. — Я с друзьями-товарищами умел посидеть и поговорить, и я, Гена, детально и тонко умел подойти ко всем вопросам техники. Я знаю вплоть до принципа работы противомагнитных часов индукционного действия автомобиля. Вот я этому дураку могу задать простой вопрос, и он не ответит, хотя механизатор. Ты едешь на ЗИС-5 или 355-М…

Мимо проходили дети и остановились послушать.

— …полностью исправный и полный воды радиатор, и он закипел до пару. Ты поглядел на щиток приборов и увидел полную разрядку. Двадцать на амперметре. «Как влияет вода на амперметр?» — подумашь ты. И если хорошо подумаешь, то обнаружишь: лопнул ремень вентилятора, перестал вращать водопомпу и динаму. Потому пар и амперразрядка… — Он вздохнул.

— Почему ты, Денис, не идешь опять шофером? Или компрессорщиком? — спросил Гена.

— Не пойду, — сказал Денис, и вчерашнее непонятное упорство было в его голосе. — Я, милый мой, видным человеком мог стать. Ты спроси…

— Не надо, — тихо попросил Гена и стал прогонять мальчишек.

— Не надо так не надо, — согласился Денис, однако обида просквозила в его голосе. — Ты опиши мою жизнь, а? Опиши! Как бросила меня прекрасная девушка Катя, как потом машину угробил и наказание отбывал. Как вернулся, и не было правов и доверья! Про все! Люська отцом никогда не звала… муж у нее дурак. Про все, а?

— Неужели у тебя ничего хорошего не было? — спросил Гена. — Такого… чего ты захотел бы опять?

— Нет, — сразу ответил Денис. — Такого? — Он задумался. — Чтобы, значит, опять? Не знаю. А вот, — вдруг он сказал: — есть гоночная машина, тыщу километров дает в час. Знаешь?

— Не знаю, — сказал Гена.

— Не знаешь! Завод «Шмидт» выпускает. В Германии. Двигатель — реактивная турбина. Через три секунды, как стронется, сто километров в час…

Дети, которых прогнал Гена, опять приблизились и слушали. Рты их были приоткрыты, и глаза смотрели с восторгом и доверием. Гена невольно поглядел на Дениса. И опять, как вчера, поразило выражение довольства на его лице.

Хорошее воспоминание о прошлом? Но он сам говорит, что ничего хорошего не было. Чем же он доволен, чем счастлив?

— Слушай, — сказал он, — слушай, Денис, а я напишу про тебя.

Денис кивнул:

— Про все. Про все, милый ты мой. Я почитаю. — Он помолчал и усмехнулся: — Может, что и пойму… что она за жизнь у меня, а?! — Он привскочил, хлопнул Гену по загривку. — А?! Ты чуешь? — И стал махать руками, воодушевляясь, преображаясь лицом, будто вот, за ближним днем, ждет его другая, новая жизнь, непохожая на прежнюю, окаянную.

Расходились по домам, и он все повторял:

— Может, что и пойму, а?!

4

Несколько дней Гена работал очень упорно: старался точнее припомнить, что говорил ему Денис, даже уточнил у матери, когда он женился; ходил и на мясокомбинат — поглядеть стенгазету, в которой было написано про Дениса.

А когда написал и перечитал, взяла его досада: ничего интересного, просто — описание маетной жизни.

«Не то, — думал он с отчаянием, — совсем не то! Печатать такой материал нельзя. Его и показывать-то стыдно. Порву и начну снова!»