Родник пробивает камни

— Есть у меня фронтовой дружок. Воевали в одной танковой бригаде, в одной роте. По фамилии его почти никто не знал. Была у него кличка «Буря с вихрем»… Таких смелых и отчаянных я в жизни до него и после уже не встречал. Правда, была у него слабость: любил первым на своей «тридцатьчетверке» врываться на огневые позиции немцев и наводил там такой тарарам, что ни словами сказать, ни пером описать. На окраину Запорожья он на своем танке ворвался первым, на моих глазах смял четыре артиллерийских расчета и пошел утюжить окопы, в которые немцы драпали, как серые крысы… Меня в этом бою ранило, а «Буря с вихрем» пошел дальше освобождать Украину. А через год, когда уже по чистой вернулся из госпиталя, я случайно узнал, что под Львовом танк «Бури с вихрем» подорвался на немецкой мине и ему оторвало правую ногу чуть пониже колена. — Иванов ладонью вытер потное лицо и продолжал: — Уж если говорить о шефстве наших запорожцев, то мне до «Бури с вихрем» далеко. Когда меня ранило, у него уже было два ордена Красного Знамени, поговаривали, что еще два-три хороших танковых сабантуя — и «Буре с вихрем» не миновать Звезды Героя. — Иванов налил из пузатого стеклянного графина в граненый стакан теплой воды и опрокинул ее двумя глотками. — Но до Героя так и не дотянул, подкузьмил Львов, ранило.

— А где же он сейчас, этот твой «Буря с вихрем»?

— В Новосибирске. Работает в профтехучилище. Преподает молодым рабочим слесарное дело. На работу ездит на трехколесной тарахтелке. Приходится тащиться на этой керосинке через весь город. Вот уже пятый год хлопочет насчет «Запорожца». Правда, за свои денежки, со скидкой, но обещают. Прошлое лето «Буря с вихрем» ездил лечить свои фронтовые болячки в Мацесту и на денек завернул ко мне. Посидели как следует, поговорили от души, навспоминались… Уж если говорить насчет шефства запорожцев, то «Буря с вихрем» для этого дела кандидатура номер один. Если в Запорожье есть городской музей, то об этом там должно быть сказано.

Петр Егорович смотрел на Иванова, внимательно-внимательно слушал его, а сам думал: «Боже мой!.. И откуда в тебе, сто раз обстрелянном, многажды раненном телесно и душевно, столько доброты и нежности к ближнему?.. Видишь ли, по-твоему, права быть подшефным у запорожских комсомольцев «Буря с вихрем» имеет больше, чем ты… Ты, как тебе сегодня представляется, всего лишь потерял ногу на окраине Запорожья, в самом начале вторжения в город… А он, «Буря с вихрем», первым ворвался в город на головном танке, и крушил врагов огнем пушек, и мял их стальными гусеницами… Ты все прикинул, солдат Иванов, все передумал за сегодняшнюю бессонную ночь и твердо решил: «Буря с вихрем» более достоин… Да знаешь ли ты, что только за одну эту меру души твоей, гордой и чистой, тебе, Иванову, нужно ставить памятник на центральной площади Запорожья? А ты стесняешься, скромничаешь, боишься заслонить собой боевого друга, который через весь Новосибирск тащится на своей тарахтелке учить слесарному делу молодых парней… А они, эти парни, если, не приведи господь, повторится такая же беда, через которую прошел «Буря с вихрем», пройдут тем же путем, теми же дорогами, что прошли их отцы… Ну что же ты замолчал, говори, Иванов, я слушаю тебя внимательно, слушаю сердцем…»

— Ну как, Петр Егорович?

— Хорошо. Напишем завтра запорожским комсомольцам о твоем «Буре с вихрем». Ты хоть скажи, как его фамилия?

— Почти как и у меня — Петров. Иван Гордеевич Петров.

— Скажи-ка ты… Иванов, Петров, Сидоров. Как дважды два — четыре. А в Берлин вошли и на рейхстаге расписались. — Петр Егорович положил свою еще нелегкую руку на плечо Иванова. — Пойдем, прокати меня на «Вишенке». Посмотрю, как сидишь за рулем.

Когда по ступенькам поднялись в подъезд дома и вышли во двор, Иванов аж ахнул: на крыше его «Запорожца», нахохлившись, расхаживал петух.

— Этот откуда взялся?! — только и успел сказать Иванов, как петух замер и, отправив свои естественные надобности, снова, как будто бы ничего не случилось, принялся вышагивать по лакированной крыше автомобиля.

Увидев этот непорядок, дворник перекинул с руки на руку металлический наконечник резинового шланга и ударил по петуху и по крыше «Запорожца» сильной струей воды. Петр Егорович и Иванов стояли рядом с машиной и улыбались, как дети, готовые расхохотаться, если бы это не сочли неприличным две старушки, сидевшие на лавочке у детской песочницы.

Уже в машине, когда Иванов вырулил со двора на широкую улицу, Петр Егорович сказал:

— Поедем сейчас ко мне. Будем вместе сочинять ответ запорожским казакам. Помнишь картину Репина, где запорожские казаки турецкому султану ответ пишут?

— Кто же эту картину не знает, — сдержанно ответил Иванов и, обогнав голубую «Волгу», кинулся за другой — черной, с шашечками на боках.

— А ты, я вижу, лихач.

— У моряков была в войну пословица: «Кок равен сухопутному полковнику». А московские орудовцы и милиционеры сочинили свою пословицу: «Фронтовой танкист равен десяти лихим московским таксистам». Здорово кто-то придумал?

— Ну, раз так, тогда жми! Запорожцы ждут нашего ответа.