Родник пробивает камни

— А у меня в глазах стоит «Буря с вихрем». Вот будет радости у человека, если он с трехколесной тарантайки пересядет на эту птичку. Хоть мала, а характер у нее запорожский, казачий.

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

«Здравствуй, Володя!

Если бы ты знал, что такое Сибирь! А впрочем, ведь ты и сам коренной сибиряк.

Ехали мы долго и шумно. Разумеется, не без приключений. Кажется, только теперь начинаю понимать, что такое самостоятельность в жизни. Только теперь убедилась, насколько верна старая восточная пословица: «Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать…»

Если хочешь видеть меня, на минуту закрой глаза и вообрази картину. Вечер, солнце уже покатилось за темные колки. С кухни тянет дымком, который дразнит аппетит. Я лежу на телеге и пишу тебе это письмо. Левая оглобля телеги задрана и опирается на дугу. На конце оглобли висят хомут, шлея и седелка. Видишь, дружочек, я уже кое-чего знаю из деревенской, крестьянской жизни. Терпко пахнет дегтем — только сегодня конюх Авдюха смазывал колеса.

На ладонях моих за четырнадцать трудовых дней уже появились мозоли. С такими мозолями в дни баррикадных боев в Париже, когда восставшие коммунары весь мир делили на два класса: на тех, у кого на ладонях мозоли (наши!), и тех, у кого руки изнежены (враг), — меня бы не тронули.

И еще я здесь успела понять, почему мы, москвичи, ершимся, когда наши отцы и деды посматривают на нас со вздохом огорчения, видя, как мы, молодежь, и в праздники, и в будни отплясываем твисты и шейки.

А иногда мне кажется, что у каждого человека есть свой третий тур на экзаменах в самостоятельную жизнь. И проходит он, этот тур, не в студенческой аудитории, а в поле, у станка, в забое, на солдатском посту… Хоть мы с тобой и неверующие, но есть большая правда в народной мудрости, которая утешала в беде христиан: «Что бог ни посылает — все к лучшему».

Барабинские степи… Они бескрайни… Луга перемежаются с полями. И как зеленые островки среди этой шишкинской желтизны — березовые колки. Вперемежку с осиной — не зря ее назвали «чертовым деревом»: листья дрожат даже в безветренную погоду. На опушках этих колков столько земляники, что диву даешься, — никто не удобряет, не поливает, а она, запоздалая сибирячка, кумачовыми гроздьями сверкает в густой росистой траве.

А когда смотришь с комбайна на колышущиеся волны спелой пшеницы, то невольно сравниваешь себя с матросом, стоящим на палубе корабля, плывущего по тихому золотому океану. Ты скажешь — банально? Что образ этот затаскан сто лет назад третьестепенными писаками и газетчиками? Но даю честное слово — это самое точное, а может быть, единственно верное сравнение, рождаемое тем ощущением, которое остро испытываешь, стоя на мостике комбайна.

Комбайнер в нашей бригаде хороший парень — Коля Петунин. Недавно вернулся из армии. Служил на границе с Китаем. Девчонки мне говорят, что он в меня влюблен. А я что-то ничего особенного не замечаю. Правда, как увидит утром, так вспыхивает, как утренняя заря. А его мама, тетя Настя, наша бригадная повариха, в обед подкладывает мне лучшие кусочки мяса. А дня три назад вроде бы в шутку сказала: «Оставайся, Светик, в наших краях. Выдадим тебя за лучшего комбайнера, а то сохнет по тебе один парень, вздыхает по ночам, не спит…» Я отшутилась и сказала, что есть у меня в Москве жених, что мы уже дали друг другу клятву. Тетя Настя вздохнула и ответила: «Конечно, мы, деревенские, вам не пара». Научила она меня доить корову и солить огурцы. Вот приеду к тебе в Н-ск — насолю таких огурчиков, что пальчики оближешь.

Вчера вечером бегали с девчонками за грибами. Водил нас конюх Авдюха. Не знаю, что это — имя или фамилия, а может, деревенская кличка, но все — взрослые и дети — зовут его Авдюхой. Это модернизированный дед Щукарь. Спрашиваем, сколько ему лет, — говорит, что сбился со счету, в гражданскую уже носил усы и бороду.

Такие грузди, как здесь, у нас в Подмосковье не растут. Одной шляпкой гриба можно закрыть ведро. И ни одного червячка. Тетя Настя угощала нас солеными — за уши не оттащишь. Даже сейчас вот пишу тебе про соленые грузди, а у самой слюнки текут. Авдюха знает тайные грибные места. От своих, деревенских, скрывает, а нам, приезжим, показал. Все равно скоро уедем, не страшно. Любимая лошадь у Авдюхи — Свистуниха — так зовут серую кобылу, на которой к нам в бригаду подвозят молоко. Ее серый жеребеночек — мы назвали его Шустриком — просто чудо. Каждый вечер мы с рук кормим озорника земляникой. К этому лакомка Шустрик так привык, что подходит к нам несколько раз в день, тычется своей бархатной мордашкой в наши ладони и требует.