Родник пробивает камни

— Да, в наше время космических скоростей трудно верить на слово. Тем более здесь, в нашей квартире, — с многозначительным намеком Беклемешев кивнул на дверь комнаты Казимирского. — Особенно вот к нему, к нашему Ротшильду, всякие таскаются. И из Одессы, и из Бердичева… Тут гляди да гляди. — Беклемешев внимательно проверил депутатское удостоверение Петра Егоровича и, оставшись удовлетворенным, вернул его старику. — Зайдите, я сейчас поставлю чайничек. — Он махнул рукой в сторону дальней двери в коридоре.

— Спасибо.

Не успел Петр Егорович открыть дверь комнаты Беклемешева, как тот, так и не поставив на плиту чайник, пулей вернулся с кухни и метнулся почти под рукой Петра Егоровича в свою комнату. Стараясь закрыть своим небольшим телом стол, он поспешно убрал с него бутылку, заткнутую серой тряпичной затычкой, и тут же поставил ее в фанерную тумбочку, как видно совсем недавно выкрашенную желтой охрой.

«Самогонку спрятал, мерзавец, — мелькнуло у Петра Егоровича, но он сделал вид, что ничего не заметил и не обратил внимания на беспокойство Беклемешева. — Да и комнату уже изрядно провонял этой дрянью. Не воздух, а сивуха».

Две нераспечатанные бутылки жигулевского нива стояли посреди стола, рядом с алюминиевым блюдом, в котором темнела желтоватыми боками холодная картошка, сваренная в мундире. Тут же, рядом с блюдом, на яркой цветной обложке старого «Огонька» лежала дешевая и, как видно, только что разрезанная на крупные куски невыпотрошенная селедка.

Петр Егорович обвел взглядом грязные, во многих местах засаленные и выцветшие обои, осторожно присел на стул, стоявший рядом с расшатанным квадратным столом, накрытым старой, потрескавшейся и во многих местах прорезанной клеенкой.

— Пора бы и ремонт сделать, товарищ Беклемешев, — спокойно сказал Петр Егорович, продолжая оглядывать запущенную, почти пустую комнату холостяка, в которой, кроме стола и тумбочки, стоял еще вдоль глухой стены старый диван с пузатыми валиками по бокам и облезлый шифоньер производства тридцатых годов.

— А откуда вы знаете мою фамилию? Поди, эти склочники сказали?

— Почему склочники? Я познакомился с ними, и на меня они произвели впечатление скромных и порядочных пенсионеров.

Беклемешев тоненько захохотал, отодвигая в сторону обложку «Огонька», на которой лежала селедка.

— Поспешно судите о людях, товарищ депутат. Чтобы человека узнать по-настоящему, нужно с ним пуд соли съесть, как говорят пехотинцы; а моряки добавляют: пуд соли и вельбот каши. — По лицу Беклемешева было видно, что он остался доволен шутливым экспромтом своего ответа. — Вот так-то, товарищ депутат.

— А я вот с вами, молодой человек, не съел пуд соли и вельбот каши, а вижу вас, как яйцо на блюдце.

Беклемешев надсадно хихикнул и судорожно заерзал на стуле, фанерная спинка которого была прикреплена к гнутым ножкам не шурупами, а прибита большими гвоздями с огромными пупырчатыми шляпками.

— И что же вы можете сказать обо мне? — хмыкнув, уже с некоторым удивлением на лице и беспокойством в голосе спросил Беклемешев.

— Вначале я хочу спросить вас — вы коренной москвич?

— Избави бог, как говорила моя покойная бабка.

— Откуда же вы?

— Из-под Рязани. Есть такой древний русский город Рязань. Слыхали?

— Я так и понял.

— А что, разве у москвича на лбу особое клеймо?

— Не клеймо, а походка особая, и говор тоже особый — московский. Коренной москвич никогда не скажет: «Мяшок смятаны», а рязанец скажет.

Слова старика и тон, каким они были сказаны, Беклемешеву показались оскорбительными. Его даже несколько передернуло. И без того тонкие и бесцветные губы Беклемешева, плотно сомкнувшись, кажется, совсем исчезли.

— Собственно говоря, вы зачем, папаша, ко мне пожаловали: читать мораль или допрашивать? И что вам от меня надо? Я совсем забыл вам сказать, что у меня сегодня выходной. А как депутат, как представитель власти, вы должны знать, что, согласно Конституции, каждый человек в нашей стране имеет право на отдых. — К щекам Беклемешева прихлынула кровь. Постепенно зарозовели и его уши.

— Вы совершенно правы, молодой человек. Я пришел к вам как депутат. А поэтому хочу задать вам несколько вопросов. Но коль у вас нет желания со мной побеседовать один на один в ваш выходной день, то разговор этот мы перенесем вначале по месту вашей работы, а потом, если потребуется, в паспортный стол вашего отделения милиции.

— Зачем же так — сразу пугать начальством, милицией… Я вас слушаю, — тихо произнес Беклемешев, который теперь уже начинал понимать, что хотя перед ним и старик, но старик не простой, а депутат. Беклемешев опустился на стул и положил свои тонкие руки на стол.

— Вы в Москве давно проживаете? — спокойно спросил Петр Егорович.

— Два года.

— Одинок?

— Да.

— И вам предоставлена прописка на этой площади? — Петр Егорович обвел комнату взглядом.

— Как видите. Живу и хлеб с селедкой жую. Да еще пивом запиваю. Может, по стаканчику пропустим? Пивка?.. — Ловким движением рук Беклемешев откупорил бутылку и налил граненый стакан так, что шапка белой пены поплыла по стенкам стакана на клеенку.

— Спасибо, не пью. Года не позволяют.