Родной очаг

— За женой своей ухаживайте — вот то будет для меня. Чтоб не слабела, тогда всем хорошо…

Микола Григорьевич, ссутулив плечи под весенним солнцем, попрыгал к ядовито-зеленому «Запорожцу», а Дарка и не глянула, как он выехал за ворота, ткала пряжу неясных мыслей… Приготовив обед, принялась стирать — включила стиральную машину, потом развешивала белье на веревках от хаты до хлева и груши. Юрчик между развешанных простыней играл в партизана, стрелял из автомата и прятался от врагов, которых себе придумывал. Тарахтел на огороде трактор, упрямо перелицовывая его старую, полинявшую суконную одежду на новое и блестящее сукно, по которому, выбирая червей, прохаживались горделивые грачи. Вишни, цветшие вдоль межи, блестели рассыпчатыми снежными метелями, не тая на солнце…

— Ну, хозяйка, угощай, — молвил Макар Шекеря, допахав огород, и принялся мыть над лоханью руки в рыжих мурашках веснушек. Подморгнул нависшей бровью: — И закуски ставь на стол! Нет рыбы лучше линины, а мяса — лучше свинины! Иль мы с трактором не заработали у тебя?

— У людей уже скоро картошка взойдет, — упрекнула, — а тебя никак не дождешься.

Макар Шекеря сидел за одноногим столиком на летней кухне, уплетал за обе щеки сало желтое, словно коровье масло, и трещал:

— Тропку от ворот до хаты выложу кирпичом и цементом залью, чтоб вы с Юрчиком грязи за порог не наносили, а кирпич и цемент раздобыл, ведь себе тоже мостить собрался. Чудная голова на вязах, Дарка! Когда думаю про топку на зиму, то в голове — не только в свой сарай завезти, но и в твой. Вот хлеб в магазине покупаю, и хочется взять столько буханок, чтоб в свою хату — и в твою. Думает голова на две хаты, слышишь!

— И совсем не чудная голова, — улыбается Дарка, сидя напротив. — Спасибо за помощь, ведь как нам без твоей помощи? С огородом или с топкой?.. Мужские руки — не женские. Юрчик на сон грядущий о ком вспоминает? Спрашивает, когда уже ты наведаешься…

— Пока маленький, то маленький мужчина, повзрослеет — взрослым мужчиной станет, а какому мужчине не хочется в мужскую компанию! — Веселое лицо свое в упор приблизил к Дарке. — Юрчик весь в меня, правда?

— Правда, потому что тоже в трактористы тянется, — и кивнула на сына, который щепкой сдирал с тракторного колеса налипшую землю.

Грусть, словно соль, щипнула мшистую зелень глаз Макара Шекери.

— А моя ворчит и ворчит, дохнуть не дает, что всю жизнь ходит бесплодной. Меня винит, мол, в армии возле ракет меня попортило. Дарка, хоть бы ты ей сказала, что не порченый я, а?

— Чего это мне со своим половником меж ваших ложек лезть? — возразила.

— Пусть бы знала, кто виноват, пусть бы прикусила язык! Эй, Юрчик! — позвал. — Пойди-ка сюда, сынок! — Когда развихренный одуванчик прикатился на летнюю кухню, Макар погладил по льняным волосам и, дав рубль на конфеты, припал в поцелуе к щечке. — А теперь айда, айда!.. Вишь, как славно бежит жеребеночек!.. Или я своей не сочувствую? Сочувствую, потому что — женщина, а женщине самим женским законом велено родить дитя. А мужской закон велит мужчине быть отцом. У меня же как выходит? А наперекосяк! И отец — и не отец. Как же это он, Юрчик, да при живом отце, растет сиротой? Если б у меня была совесть, так уже давно переметнулся бы к вам!

— Э-э, нет, Макар, есть у тебя законная жена, вот и живи с ней по закону.

— Хм… По закону… Чудно, а коли в незаконном — больше закона для сердца, чем в законном… Ой, Дарка, ты не хитришь?

— Иль я до сих пор хитрила с тобой? — отбросила со лба блестящую смоль волос и посмотрела удивительно чистыми, по-детски незащищенными глазами.

— Не знаю, хитрила ли, а только… Врали мне в пьяной компании, что к тебе Данило Бескаравайный липнет, а у него руки скользкие!

— Пока с почтой обернусь за день — ого сколько может показаться черному глазу! Захожу ко всякому, кому есть почта. Не обходить же мне хату Данила Бескаравайного.

— А ты, часом, борщ у него не варила? — продолжал ревниво.

— Какой борщ? — похолодела, и глаза стали отчужденными.

— Пообещал Данило жениться, лишь когда найдет девку, что умеет вкусный борщ готовить. Мол, прежде девчата умели варить борщ, а теперь не умеют. Ну, так у него для каждой девки экзамен — вари борщ! Они и варят. Только еще не нашлась такая, чтоб угодила, вот Данило до сих пор холостой и незанузданный… Так ты варила?

— А-а, тебе лишь бы посмеяться! — попробовала перевести разговор на шутку. — Лучше скажи, сколько тебе за пахоту заплатить.

От обиды муравьи-веснушки на лице Макара Шекери густо покраснели, словно кровью налились. Молча отставил недопитую бутылку, молча поднялся из-за стола, а когда вскоре завел трактор, тот, казалось, сердитым бормотаньем мотора что-то ворчливо и долго отвечал Дарке, пока это ворчанье не растаяло где-то далеко на селе.