Левитин: Думаю, что правду. Он вполне порядочный человек и врать не будет.
Ария: Вымышлены ли эти события или нет?
Левитин: Ну, что вы?! Ни один антирелигиозник и ни один представитель власти никогда не отрицали этого.
Швейский: Считаете ли вы, что реакция Добровольского на Почаевские события как религиозного человека могла быть особенно острой?
Левитин: Ну, конечно. Какому же религиозному человеку понравится, что в монастыре происходят зверства?
Золотухин: Как попал за границу «Феникс»?
Левитин: Не знаю.
Золотухин: А как попадают туда ваши произведения?
Левитин: Понятия не имею.
Судья: Давали ли вы когда-нибудь Добровольскому какие-нибудь книги?
Левитин: Не помню.
Судья: А он вам давал когда-нибудь книги, изданные НТС?
Левитин: Никогда.
Судья: Давала ли вам Лашкова книгу, изданную НТС?
Левитин: Один раз она мне показывала какую-то книгу заграничного издания. Какую — не помню.
Судья: Товарищ Левитин, подойдите сюда. Та ли это книга, которую показывала вам Лашкова?
Левитин: Не помню.
Судья: Лашкова, эту ли книгу вы показывали Левитину?
Лашкова: Да, эту.
Судья: Настаивала ли она, чтобы вы прочли эту книгу?
Левитин: Нет, она просто показала мне эту книгу как книжный курьез.
Судья: Восхваляла ли она НТС?
Левитин: Ни в коем случае. Зная Веру, я не могу допустить и мысли, чтобы она сочувствовала НТС.
Судья: Вы свободны (cc. 151–156).
После этого меня тотчас вывели из зала. Это показывало, что точная запись процесса Буковского и других (особенно запись последнего слова Буковского) насторожила. Власти решили предотвратить повторение подобных записей. Но опять неудача.
Запись процесса Галанскова и других получилась даже еще более подробная.
Известен результат этого процесса. Драконовские приговоры: Юрий Галансков (по милости Добровольского, свалившего на него значительную часть своих проделок) получил 7 лет заключения и, как известно, так и не увидел воли. Александр Гинзбург получил 5 лет. Алексей Добровольский — всего лишь 2 года лагерей (30 сребреников — плата за предательство). Вера Лашкова — 1 год, что равнялось немедленному освобождению, так как она уже пробыла в тюрьме один год в предварительном заключении.
Я на заключительной части процесса не был. О приговоре узнал уже после окончания процесса.
Что можно о нем сказать?
Прежде всего ряд психологических наблюдений. Этот процесс подарил миру двух героев: Юрия Галанскова и Александра Гинзбурга. Причем это было для меня некоторой неожиданностью. Юрий всегда производил на меня впечатление человека озлобленного и раздражительного. Кто мог ожидать, что он проявит столько истинно христианской самоотверженности. По просьбе Добровольского он принял на себя значительную часть его поступков. Он держался на суде с огромным достоинством. И умер, как герой.
Александр Гинзбург также удивил многих. В прошлом, когда его привлекали однажды к ответственности, он покаялся и даже написал соответствующую статью в газету. Он не пользовался поэтому репутацией храброго человека. И для многих было неожиданным его героическое поведение на суде. Кульминационным пунктом было его последнее слово, во время которого он попросил, чтобы ему дали срок, не меньший, чем Галанскову.
Вера Лашкова капитулировала во время следствия и суда, но никто ей этого в вину не ставил; все приняли это как проявление слабости: вся ее дальнейшая жизнь исполнена такого же самоотвержения и доброты, как и до суда. Мне она всегда удивительно напоминала образ «Ванскок» из романа Лескова «На ножах» — образ девушки-революционерки, которая с молодых лет до старости прожила жизнь для других, не желая ничего для себя.
Омерзительное впечатление (и до и после суда) производил Добровольский. Озлобленный, притом очень неумный, он вызывал у всех, его знавших, смешанное чувство — брезгливости и сожаления.
Тяжела участь предателя. Евангельский прототип является классическим.
Процессы 1967–1968 годов вызвали широкий резонанс. Привлекли всеобщее внимание, выходящее далеко за пределы диссидентских кругов. О том, какой интерес вызвали эти процессы, можно судить хотя бы по тому, что Людмила Ильинична Гинзбург получила по почте письмо, написанное детским почерком, от имени целого класса одной из московских школ, в котором выражается одобрение поведению ее сына и возмущение «предателем Добровольским».
Именно в связи с этим процессом появляется в демократическом движении ряд новых фигур.