Родные гнездовья

На станцию вело несколько дорог. Был проложен из Усть-Цильмы тракт. Лесная дорога, миновав Каравановский угор, шла по-над Печорой, сквозь живописные островки леса, через крутые распадки сперва Коровьего, потом Хлебного ручьев. На дне заросших распадков было прохладно, свежо, пахло густым настоем смородины. Через Хлебный ручей был переброшен пешеходный мостик с ажурными перильцами. Устьцилемцы, побывавшие на станции, рассказывали, как выглядел мостик: «...така паутинка с крутика на крутик». Не паутинка, а резное кружево в изумрудном ожерелье берегов!

Но губернатор выбрал водный путь. Встречали Бибикова на крутом берегу Печоры, у ажурной деревянной арки, которой начиналась лестница. Журавский, как и подобает руководителю государственного учреждения, выстроил весь штат сотрудников для представления губернатору. Была представлена и бабка Агаша — собирательница предметов печорской старины. После торжественной церемонии начался подъем. Прошагав первые двадцать две крутые ступеньки и ступив на вторую площадку, Бибиков присел отдохнуть на скамейку. Тут бабка Агаша и вышла вперед:

— Че-но уселись-то? Попереди ишшо осемь таких беседок — нешто на кажной прохлаждаться будем? Так и к паужине на станцию не поднимемся.

Говорила она это все Журавскому, присевшему рядом с губернатором, беспокоясь об остывающем обеде, который помогала готовить и она. Бибиков, зная печорскую вольницу, для которой чинопочитание было неведомо, отнес упрек в свой адрес.

— А вот вы...

— Агафья Васильевна, — подсказал Журавский.

— Агафья Васильевна, — повторил губернатор, — сможете без отдыха подняться снизу доверху? Вам сколько лет?

— Осенесь шесть десятков минуло. А поче тутока отдыхать-то? — задорно улыбалась печорянка.

— Если подниметесь, получите десять рублей, — пообещал губернатор.

— Подымайтесь в срединну беседку и глите, — скомандовала бабка Агаша.

Пока они поднимались до пятой площадки, она терпеливо ждала внизу. Выждав, когда губернатор сядет на скамейку и глянет в ее сторону, Агаша начала подъем: она не шла и не бежала — она, подобно играющей в скакалки девчушке, вспархивала со ступеньки на ступеньку. В темно-зеленом шелковом сарафане, в ярко-желтой парчовой коротеньке, в палевой, повязанной короной шали Агаша была похожа на сказочную жар-птицу, порхающую по нарядной лестнице райского сада. На площадке перед губернатором Агаша покружилась в плавном танце, низко поклонилась, как бы приглашая, зовя за собой, и так же легко устремилась вверх.

И бабка Агаша, и Бибиков, к своей радости и к радости собравшихся, сдержали свое слово.

На залитой солнцем огромной поляне предстали перед Бибиковым отсвечивающие янтарем постройки станции. Впереди высился огромный двухэтажный главный корпус под зеленой крышей. Сложенный из отборных строганых сосновых бревен, увязанных по многочисленным углам «в лапу», с белеными рамами в огромных, непривычных на Севере окнах, дом этот поражал величием и строгой красотой. И окна комнат, и слуховые окна, и карнизы были обрамлены резьбой по пропитанным вареным льняным маслом доскам. Крыльцо служило верандой, застекленной разноцветными стеклами.

За домом виделись флигель, баня, колодезь с огромным колесом на вороте, склады. За ними — рига для обмолота хлебов, скотный двор, конюшня. А дальше — поля с ровно очерченными краями делянок. На усадьбе между построек были сохранены островки леса, сквозь которые убегали от главного корпуса прямые ленты мостков из красных лиственничных плах.

Многих, кто попадал сюда, изумляло, как возвышенно, покойно, добротно стояла на печорском берегу станция!

После общего обеда Бибиков обошел и постройки, и опытные делянки, и небольшое, в пять десятин, поле, засеянное злаками и засаженное картофелем и капустой. Все было четко размечено, поименовано, ухожено. Ячмень и овес желтели, туго наливались колосья ржи. Бибиков, переведенный в Архангельск из Полтавы, не всегда мог сдержать свое удивление.

— Мне, пожалуй, и не оценить все значение начатого вами дела, Андрей Владимирович! Да этого от меня и не ждут, — устало улыбнулся седой губернатор в конце осмотра. — Куда весомее слова Юлия Михайловича Шокальского: «Труды Андрея Журавского составляют эпоху в исследовании Печорского края и познании Севера вообще». Сейчас я это увидел воочию... — Бибиков умолк, пристально, без стеснения рассматривая Журавского, вопрошая глазами: откуда этот талант? Откуда такая работоспособность? Из чего взрастает такое подвижничество?

Губернатор умолчал, как умолчал о том и Риппас, что в молодости Сергей Бибиков и Платон Риппас учились в одной гимназии, что дружны были и их отцы — именитые сановники. Скрыли они от издерганного, ставшего болезненно щепетильным Журавского и то, что, прослышав о новом назначении друга юности, Платон Борисович разыскал Бибикова в Петербурге и свел его с Шокальским.

После осмотра угодий станции, вот в этом же кабинете, где сидели теперь Ольга с Андреем, стоя у распахнутого на Печору окна, Бибиков спросил Андрея: