Родные гнездовья

— Посоветуйте. Афанасьев, архангельский мой знакомый, советует вологодцев рядить.

— Забыль, вологодцев надо, Володимирыч — оне по всей Печоре храмы рубят. Наши токо избы да байны научились быстро ляпать, — признались печорцы, не очень-то искусные в плотницких делах. — Ишо спросим: где рубить-то ладите?

— И на это будет мой сказ не в бровь, а в глаз, — печорской присказкой обходил острые углы Журавский, — был у вас до меня чиновник Тафтин и наказывал, чтобы вы не отдавали мне карпушевские поля. Было такое?

— Ишь оно — выперло, как девичий грех. Было, Володимирыч, — ответил староста уездного села Григорий Михайлович. — Опеть жо, не пообидься — на расчистках-то ишо деды наши хребтины гнули.

— Я не обижаюсь. Заложим мы станцию на новом месте, чтобы показать пример во всем. Будем раскорчевывать лес, как и деды, за Карпушевкой, за Хлебным ручьем. Одобрите место?

— Баско, баско! На крутике по-над Мати-Печорой солнечно, обдувно — благословляем, Андрей Володимирыч, — поднялся староста со скамьи. — Так, готовь на понедельник делянки... Мужики, подвод сотню на свету в понедельник надоть подогнать суды. Я с сынами поеду головным, кто припозднится — дуйте вослед.

В оставшуюся до массовой рубки и вывозки пару дней Журавский подал две телеграммы в Управление госимуществ и одну губернатору. Он просил, требовал: «Срывается дело государственной важности тчк уполномочьте отвод делянок лесного кондуктора».

Под вечер в субботу, когда Андрей одного за другим переносил детей из бани, где мыли Женю, Соню и Костика Анна и Ирина, зашел на станцию высокий крепкий мужчина.

— Кондуктор я, из лесничества. Телеграмма вот, — подал он лист бумаги.

Андрей, бросив раздевать хныкавшего Костика, обрадованно потянулся за телеграммой. «Печорский лесничий срочно прибудет началом навигации», — отвечал Сахновский.

— Что ж они делают?! — заметался по комнате Журавский. — Может, вам что-нибудь прислали дополнительно? — повернулся он к кондуктору. — Как вас зовут?

— Прокопий Иванов Кириллов. Нет, кроме этой телеграммы ничего, ваше высокоблагородие, — не утешил богатырь.

— Как же быть, Прокопий Иванович? Вы не брат Ефрема Кириллова с Пижмы? — всмотрелся в кондуктора Андрей.

— Брат. Старшой. Проня-Матрос, — уточнил свое имя кондуктор. — Пособить ничем не смогу — не уполномочен, — развел он могучими руками. — Разве токо отборный лес показать...

— Хоть этим помогите, — не зная, как расценить приход брата Ефрема Кириллова, согласился Андрей.

...Ранним утром в понедельник огромный обоз извивной лентой пересекал Печору. В головных санях молча сидели Журавский и Соловьев, которому накануне исподтишка Прокопий Кириллов указал сосновый бор, «забыв» сказать, что он отведен Мартину Ульсену.

Замелькали дни напряженной, изнурительной работы и домашних забот. Подоспела и минула пасха, шумно и многоводно скатились Печора с Усой в океан, изумрудной зеленью проклюнулась троица. Над Хлебным ручьем густо дымили кострища корчевальщиков, пахучими лоскутьями коры укрывалась земля вокруг высоченных штабелей леса, весело перестукивались в умелых руках топоры — сказочно хороши северяне в работе!

Чтобы быть поближе к строительной площадке и к главному подрядчику, станцию Журавский перевел из дома сестер Носовых в «пригород» Усть-Цильмы, в деревеньку Чукчино, в хоромы старосты Григория Михайловича. У него же Соловьев выпросил в аренду поля и огороды, превратив многочисленную семью старосты в рабочих теперь уже государственной, финансируемой Сельскохозяйственной опытной станции. Перебрался в дом Григория Михайловича, сняв все четыре комнаты верхнего этажа, и сам Андрей с детьми. И еще одну услугу оказал вожак селян делу Журавского: он уговорил устьцилемцев нанять писарем самого большого сельского общества Николая Прыгина.

* * *

Первый в этом, 1911, году пароход, прибывший из Куи в уездную Усть-Цильму, привез Журавскому столько радости и печали, что их с избытком хватило на все огромное село вместе с политссыльными.

Радости были разные. Главное управление земледелия и землеустройства прислало штат сотрудников — нынешних выпускников сельскохозяйственных курсов: на должность помощника заведующего — Федора Федоровича Терентьева, самодовольного, заносчивого специалиста с дипломом; на должности сотрудников по агрономии и метеорологии прибыли две девушки — Ольга Васильевна Семенова и Наталья Викторовна Анисимова. В пакете, переданном Журавскому Терентьевым, были их документы, штатное расписание, подтверждения банковских перечислений. Отныне всем утверждалась твердая годовая зарплата: заведующему — 4000 рублей, помощнику — 1800, агрономам-наблюдателям — по 600, Соловьеву, заведовавшему головным хозяйством, — 500, Мохнатых и Ващенко, заведовавшим самыми южным и северным опорными пунктами, — по 300 рублей.

Это была победа! Это была большая радость!