Родные гнездовья

Охотники и оленеводы, увидев нарисованное, почти в один голос заявили, что между речками Косью и Большой Сыней лежат горы; что горы эти отходят от Уральского Камня там, где стоит саблевидная вершина Лун-Сабля-Из. Илья-Вась уточнил, что на сотню верст севернее этой вершины есть еще одна, северная Сабля — Вой-Сабля-Из.

— Как назвать эти горы на карте? — радовался успешному началу Шпарберг.

— Так и пиши: против южной — Лун-Сабля-Из, против северной — Вой-Сабля-Из, — диктовал Журавский.

— Что означает «из»?

— Буквально — камень, тут — гора.

— Как вы называете ту гряду, которая лежит между Косью и Сыней? — спросил Журавский охотников.

— Сыня-Тальбей, Вангыр-Тальбей, Неча-Тальбей, Шарью-Тальбей, Дзель-Тальбей, — посыпались названия.

С большим трудом сообща разобрались, что общее название хребта «Тальбей», но в каждом месте, где берет начало какая-нибудь река, вершина гряды носит ее название. Когда на доске стало ясно вырисовываться направление хребта, Андрей попросил Шпарберга нанести контуры северной его части, открытой ими в прошлом году.

— Адак-Тальбей, — безошибочно назвали охотники и оленеводы подрисованную часть.

— Однако, пустый камень, кодить туда — пустый труд, — громко по-русски заявил Илья-Вась.

— Почему, Илья? — удивился Журавский.

— Антип кодил, отец водил. Гоп кодил, отец водил — золота абу, нет.

— Что он говорит? — перестав рисовать, спросил Шпарберг Андрея.

— Говорит, что горы есть, но золота там Гофман с Антиповым не нашли, а потому идти туда незачем. Любопытная деталь, Миша: его отец был проводником и в экспедиции Гофмана, и в отряде Антипова. Хотя чему мы удивляемся: в верховьях Аранца и Вангыра их родовые охотничьи угодья. Придется вам с Алексеем Егоровичем поскучать, а я по-зырянски расскажу им, что мы ищем.

— Завидую я тебе, Андрей.

— Не завидовать, а учить языки аборигенов надо — сколько раз я говорил вам об этом. Вот сегодня наглядный урок.

— Уж куда нагляднее: карту хребта нарисовали. Пока ты с ними лопочешь, я перерисую карту с доски в тетрадь.

— Вы, конечно, видели, как вздувается и трескается лед в ручье, когда он промерзает до дна? — снова обратился Андрей к охотникам.

— Как не видать? Видели, — поддакнул Илья-Вась, взявший на себя роль старшего среди селян. — Бывает, что до дна лопает.

— Примерно то же происходит, когда растут горы: земля коробится, вспучивается и подошва... платформа... камни, — искал точное определение в зырянском языке Журавский. — Вот смотрите, — достал он из кармана коробку спичек, — может, там спички, а может, нет, не видно?

— Тряхни — услышишь, — подсказали охотники.

— Землю не тряхнешь, — рассмеялся Журавский. — И раскрыть, как этот коробок, не раскроешь. Тогда вот что с ней делает природа, — он взял коробку в обе руки и большими пальцами резко надавил на тыльную сторону. Верхняя часть коробка вспучилась, лопнула, и спички, ломаясь, вылезли наружу. — Вот что происходит, когда растут горы... По ним можно определить, что лежит внутри земли...

В тот вечер засиделись они далеко за полночь и выяснили многое.

Наутро упряжные олени потянули экспедиционное снаряжение к подножью горы Сабли. Журавский, Шпарберг и Илья-Вась с двумя сыновьями шли по крепкому насту на лыжах. Весело в предчувствии весенней охоты повизгивали лайки, впереди белым медвежьим хребтом дыбился Приполярный Урал.

* * *

Обросшие, с темной задубевшей кожей, лазили Журавский со Шпарбергом по кручам в местах истоков Аранца и Вангыра. По звонким утренним приморозкам сводил их Илья-Вась в сыньские каньоны, где река Большая Сыня разрезает хребет Адак-Тальбей. Разноцветные скалы, гроты, ущелья, нагромождения камней самых причудливых форм, великаны кедры, сосновые и лиственничные боры удивили, потрясли своей величественной красотой впечатлительного Журавского.

— Альпы! Швейцарские Альпы! — восторгался он.

— Дивные места, Андрей, — соглашался с ним Шпарберг. — Лучших мест нет и в Швейцарии. Прав ты: самый великий художник на свете — Природа.

— Я все думаю: почему Гофман и датский ботаник Брандт отнесли эту область к арктической зоне? Почему они так безапелляционно написали: «...мы сделали новейший вывод, способный опровергнуть любое заключение о богатстве растительности Северного Урала»? Разве эти великаны — кедры, сосны, лиственницы — не богатая растительность, а карликовые арктические формы? Или это их дань авторитету Шренка? Некая форма «научной» солидарности?

— При чем тут Шренк? Он здесь не был, как я знаю.

— Тут, где мы стоим, он не был, но весь Печорский край отнес к арктической зоне, и все теперь вторят ему. Кстати, Гофман в последнюю свою поездку по Северу прошел по следам Шренка.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я пройду по их следам и сниму этот жестокий приговор с Печорского края. И еще вот что, Миша... Мы здесь дождемся начала лета. Я должен посмотреть травы, цветы и насекомых...

— Тю-тю-тю, — присвистнул Шпарберг, — обещались к пасхе, дай бог быть к троице.

— Вот тебе загадка, Миша: почему морозостойкий сибирский кедр дошел до Северного Урала, перевалил через него, а дальше не пошел?

— Действительно, почему?