Родные гнездовья

— Да кто же не слышал об Артамоне Матвееве — правой руке Алексея Михайловича, основателе первой аптеки в Москве... Сколько лет он был в Пустозерске?

— Поболе семи... Есть в нашей церкви и его переписка с царем. Много документов сгорело, но множество грамот былого Пустозерска хранится в оставшейся единственной церкви, да гниют оне и точатся мышами. Да сгинут и эти страницы былой стойкости людей русских.

— Нам бы частицу такой стойкости, веры в людей, в их разум...

— Да, стойкость завидная, — вздохнул старик. — От крепости духа его, от крепости веры, от правды народной была эта стойкость. Матвеев Артамон, прародитель мой, лизал с царских блюд — оттого и не было в ем такой крепости, — свел весь разговор к стойкости Аввакума его истинный поклонник и страж.

От Пустозерска, от теплого дома Семена Кожевина до реки Мезени Журавский пошел с его стадом через Косминские озера, по рекам Рочуге и Пезе, где проходили до него Шренк, Гофман и русский биогеограф Танфильев, вынесшие Приполярью суровый приговор. Теперь, когда составление схематической карты северной границы лесов подходило к концу, Журавскому стала ясна причина их ошибки: они прошли только по Тиманской и Большеземельской тундрам, не побывав на Ямале и Таймыре. Суша заполярных Малой и Большой Земель пролегала двухсотверстной прибрежной полосой, на границе которой остановились леса. Ямальский и Таймырский полуострова уходили за черту Полярного круга в глубь Ледовитого океана на семьсот — тысячу верст.

«Случайное совпадение линии Полярного круга и границы лесов там, где они шли, привело ученых к заблуждению, которое теперь принято за истину, — думал Журавский. — Граница северных лесов зависима от суммы факторов, самым важным из которых является Ледовитый океан. Это теперь я докажу, но удастся ли доказать, что тундра не наступает на леса, а отступает? Удастся ли доказать, что вечная мерзлота в ней носит не сплошной, а очаговый характер? У меня один путь: не махать пустыми руками, а добывать и добывать доказательства тому, даже если цена им будет страшней последних поездок».

Побывав в городе Мезени, Журавский с Никифором, тепло распрощавшись с новыми пастухами стада Семена Кожевина, свернули резко на юг и заспешили в торговую Пинегу.

— Кончилась наша полугодовая одиссея, Никифор, — радовался успеху Журавский. — Подобной карты, какую составили мы, в науке еще нет.

— Не пойдем больше в тундру? — удивился проводник.

— Нет, дорогой мой Никифор, не то ты услышал в моем голосе — пойдем. Из Пинеги поедешь домой — и готовь карбас к новым походам.

— Куда?

— Пойдем по Колве в глубь Большой Земли, где Шренк проходил летом и оставил после себя ботанические сборы.

— Пойдем, Андрей-Володь. Тока берем собой мой постоялец Семена Калмыка — кочет кодить с тобой, беда, добрый человек…

* * *

Архангельск встретил Журавского горькой вестью: не было денег из Академии наук и на 1907 год. Управляющий Казенной палатой Ушаков, разведя руками, сказал:

— Не поступало денег, нет-с.

— Что же делать? Станция открыта и функционирует! — невольно вырвалось у Журавского.

— Не знаю-с. Одно скажу: денег не стоит и ждать. Идите-ка, голубчик вы наш, акцизным по своему уезду.

— Налоговым чиновником ? — опешил Андрей.

— А что? Три тысячи годовых-с! Положеньице... Э, да что и говорить, — понизил голос толстенький и розовый, как пасхальный поросенок, хитрющий Ушаков, — рвутся, домогаются этой должности, однако вам ее берегут, вам-с...

— Кто?

— Доброжелатели ваши-с, радетели исканий ваших-с... — Ушаков умалчивал, что этот иезуитский ход был задуман начальником жандармского управления полковником Чаловым после того, как Тафтин примчался озабоченным из тундры, узнав, что Журавский с Никифором в Пустозерске. — Да и кому же боле беречь эту должность: поселился в Усть-Цильме генеральский сын, зять милейшего Алексея Ивановича... Семейка, семейка прибыла-с. Еще с одной дочкой вас, Андрей Владимирович... Кормить, поить, замуж собирать надо, а денег-то на станцию не шлют. Да и откуда в казне деньги, коли задолженность по податям только по нашей губернии перевалила за полмиллиона! Не будет денег-с...

— И все же акцизным к вам не пойду, — отказался Андрей. — Александр Петрович, — резко сменил он тему, — должна ли поступать и поступает ли пушнина от кочевников в виде ясака в последние три года?

— А что?.. Э-э... Как же ей, голубчик вы наш, не поступать-то, коли она ясачная, царева... Только нас она минует... Да-с, минует — ясак двора! Загляните-ка к вице-губернатору...

Журавский вышел не попрощавшись.

Вице-губернатор Шидловский действительно смотрел на предложение Чалова, переданное ему через Ушакова, как на спасение Журавского. Он не знал тайная тайных союза Чалова — Ушакова, безраздельно правящих губернией вот уже десяток лет при постоянной губернаторской чехарде. Журавского вице-губернатор принял незамедлительно, узнав от Платона Борисовича, кто он и что он.