Читаем Родные гнёзда полностью

«Не угодно ли вам, батюшка Александр Андреевич, каких-либо из здешних дамских нарядов? Здесь женщины, оскудев грудями, выдумали одежду, простую рубаху, которая завязывается весьма высоко на шее и, хотя здесь теперь великий жар, женщины носят сию одежду, чтобы не обнажить своей скудости. Как сей недостаток, который, впрочем, не должен затмевать других прелестей в глазах людей деликатных, пленённых оными, распространялся, может быть, и до наших краев, то намерен я с первым курьером прислать вам сию рубашку «de la derniere elegance» для услужения одной какой-нибудь особе, вам благоприятной».

Анонимный автор секретных мемуаров, напечатанных в 1804 году в Париже, по-видимому, польский эмигрант, знавший Аркадия Ивановича во Франции в это время, характеризует его, как человека «чрезвычайно изысканного в одежде и обращении, завсегдатая парижского высшего света». Эта изысканность русского посла, — говорит анонимный автор, — доходила до того, что он мог сойти за любого французского маркиза. Он входил в салон и кланялся, как танцмейстер, на цыпочках, брал табак концами пальцев, чтобы блеснуть бриллиантами, которые носил на руках, говорил только на ухо и только вещи приятные, и в своих фразах был так же изящен, как в одежде.

В Париже он поэтому был известен, как «fade Markoff». В качестве одного из руководителей иностранной политики России Аркадий Иванович считался одним из виновников раздела Польши, почему анонимный автор, о котором говорится выше, как поляк, характеризует способности этого екатерининского вельможи не особенно лестно и пристрастно: «Дипломатические документы, составляемые Марковым, — говорит он, — не отличаются большой гениальностью. Впрочем, дипломатам при Екатерине в этом и не было никакой надобности, так как русская дипломатия в эту эпоху употребляла два средства более действительные, чем логика и красноречие, а именно — угрозы и деньги».

Это, конечно, пристрастный отзыв человека, обиженного за свою родину, так как ум и даровитость Аркадия Ивановича сомнению не подлежат, и даже Карамзин почитал его за одного «из самых способных русских дипломатов».

Императрица Екатерина, близко познакомившись с Аркадием Ивановичем, заведовавшим её заграничной корреспонденцией, также оценила его способности и усердие, и по её представлению перед австрийским императором ему и его двум братьям, Николаю и Ираклию, было пожаловано графское Священной Римской империи достоинство в 1796 году. В дипломе венский капитул по ошибке именовал братьев вместо Марковых Морковыми. Как сам Аркадий Иванович, так и его братья до смерти именовались графами Марковыми, но их потомство, угасшее в 1907 г., уже называлось согласно диплому.

При восшествии на престол императора Павла граф Аркадий Иванович был сопричислен к ставленникам Зубова и его постигла опала. Ему было приказано выехать из столицы и поселиться невыездно в своём имении Летичеве.

Ещё при Екатерине в Санкт-Петербурге он познакомился через свою любовницу, драматическую артистку французского театра г-жу Гюсс, с неким г. Кристин, швейцарцем по происхождению, но преданным французской монархии, тайно сообщавшимся с арестованной королевской семьей, а затем приехавшим с графом Артуа, будущим королем Карлом X в Петербург. Императрица, желая оказать внимание графу Артуа, определила г. Кристин в иностранную коллегию надворным советником и пожаловала ему 400 душ в Подольской губернии. С отставкой в 1801 году Аркадия Ивановича вышел в отставку и покровительствуемый им Кристин, разделивший с графом изгнание, поселившись в его имении.

Высылая Аркадия Ивановича из столицы, император Павел, вопреки своему обычаю — не мстить близким людям своей матери — отнёсся не в пример сурово к нему, запретив даже г-же Гюсс следовать за своим возлюбленным, приказав объявить ей, что «она находится на службе императорского двора, а не графа Маркова».

Проживая в Каменце, Аркадий Иванович сделался объектом преследования и злобы со стороны польских помещиков, которые считали его виновником гибели Польши. Граф Гудович, бывший в это время подольским губернатором, также будучи польского происхождения, обходился с ним весьма обидно и при всех столкновениях графа с поляками принимал неизменно сторону последних. В своих записках граф Комаровский, бывший адъютант великого князя, говорит, что по приезде великого князя в Каменец граф Аркадий Иванович обратился к нему с просьбой аудиенции у Константина Павловича. «Спасите меня, любезный генерал, вы знаете, как поступают со мной здесь поляки, и если великий князь обойдётся со мной немилостиво, то я пропаду».

На просьбу Комаровского к цесаревичу принять графа Маркова Константин Павлович ответил: «Как ты хочешь, чтобы я его принял? Он у государя под гневом». Кончилось это тем, что великий князь принял Аркадия Ивановича в отдельной аудиенции, что произвело нужное впечатление на Гудовича и его соотечественников, которые оставили после этого опального дипломата в покое.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное