Родные гнёзда

Исправники и становые, уже не говоря о мелкой полицейской сошке, не смели никогда появляться во владениях Александра Андреевича для «секуций», столь обычных в старое время. Кроме своего собственного суда, «скорого и правого», он других судов у себя в имениях не допускал. Зато не прибегая к розгам, добросердечный, но горячий теребужский барин так проучал под сердитую руку виновных, что в другой раз никому не повадно было баловаться. А «наука» его была не шутка, так как теперь, в век микробов и катаров, трудно поверить, что Александр Андреевич легко поднимал одним пальцем тринадцать пудов, нарочно связанных цепью, и ставил их на подоконник для потехи своих гостей. А гостей он любил и умел принимать. Некоторые из них приезжали к нему на семейные праздники, из Санкт-Петербурга и Бессарабии, причём, желая почтить хозяина, уезжали домой не ранее месяца‑двух, а один его друг, приехавший на именины, пробыл в Теребуже у него 16 лет подряд вплоть до дня его смерти.

Приняв от умершего брата имущество его наследников, бабушка Марья Андреевна, конечно, не имела возможности в действительности управлять их состоянием, разбросанным по многим губерниям и насчитывавшим несколько тысяч душ крепостных. Повсюду в дальних усадьбах сидели жуликоватые бурмистры и старосты, которых при тогдашнем состоянии дорог невозможно было объехать и проверить и раз в год. Признаться сказать, вряд ли Марья Андреевна даже и имела точное представление о том, что именно и где принадлежало её племянникам и подлежало её опеке. В доказательство приведу забавное происшествие, имевшее место с ней в начале прошлого века, сведение о котором попало даже в русскую историческую литературу (журнал «Исторический вестник», «Забытая деревня», 1900 год).

Холера тридцатых годов настолько усилилась вокруг Теребужа, перебирая село за селом, что буквально не успевали хоронить мёртвых. Убедившись в том, что её домашние лекарства бессильны перед страшной болезнью, бабушка уступила советам её окружавших «спасти малолетних» и решила уехать из Курской губернии, охваченной эпидемией, в Арзамас и там укрыться от неё в одной из отдалённейших вотчин семьи.

Перед отъездом по обычаю был отслужен напутственный молебен, и вся дворня и крестьяне попрощались, как перед смертью, с барыней и барчуками. Марья Андреевна при этой церемонии величественно восседала на кресле, принимая прощальные поцелуи и давая последние распоряжения по дому и усадьбе, а затем заняла место в карете, стоявшей во главе длинного поезда из парных колясок и повозок.

Путешествие длилось уже четыре недели, когда поезд по широкому шляху, обсаженному ракитами, подъехал к красиво расположенной на пригорке у леса деревне Веретеинево . В этой деревне, в которой, по словам местных крестьян, жил «барин Котов», усталая бабушка решила заночевать, воспользовавшись гостеприимством барской усадьбы. Вопреки обычаю помещик, наряженный в ярко расписанный халат, ей в этом грубо отказал.

Возмущённая его невежливостью Марья Андреевна приказала своему поезду объехать усадьбу и остановиться на ночёвку в деревне. Ночью в крестьянскую хату, где остановилась бабушка, явилась крестьянская делегация из имения «барина Котова» и сообщила изумлённой барыне, что крестьяне села, узнав от сопровождавших её дворовых её имя и фамилию, просят Марью Андреевну всем миром принять их в своё владение и избавить от неправды бурмистра, который самозванно объявил себя помещиком. Из расспросов бабушка выяснила, что деревня Веретеиново с принадлежащей к ней усадьбой действительно принадлежит её покойному брату, но была пропущена в списке, по которому она приняла опеку. Так как среди делегатов оказались родственники и близкие её дворовых, сомневаться в действительности этого удивительного дела не приходилось. Марья Андреевна это сейчас же сообразила, как и то, что ей нагрубил собственный крепостной Петька Зыч, пользовавшийся в течение многих лет правами владельца имения, при попустительстве местной полиции.

Разобрав все это дело, Марья Андреевна грозно встала со своего места и приказала немедленно «привести к ней её холопа Петьку» для суда и расправы. Когда, окружённый толпой дворовых, этот последний предстал перед бабушкой и нагло осведомился, «как она смеет бунтовать его крестьян», Марья Андреевна, не дав окончить ему его речи, вся красная от гнева, сняла с ног башмак и отхлестала его по щекам.

Всё это произошло так неожиданно и быстро, и фигура её была настолько величава, а лицо и чёрные глаза выражали такое сознание своей власти, что Петька Зыч немедленно упал на колени, прося о прощении.

К чести Марьи Андреевны надо сказать, что его мольба не пропала даром, всем были объявлены милости и всепрощение. На радостях, что Господь избавил её с детьми от холеры, и кроме того, неожиданно наградил новым имением, бабушка простила веретеиневцам все их недоимки прежних лет и все текущие оброки до нового года. Петьку Зыча она заменила другим бурмистром, но в дальнейшем преследовать не стала, всех же остальных пожаловала к ручке и дала сто рублей на водку.