Читаем Родные гнёзда полностью

Между тем, пока становой делился со мной воспоминаниями о своей служебной практике, понятые подрубились под труп так, что он оказался теперь точно лежащим на каменном пьедестале.

— Подымай, ребята, неси к саням! — скомандовал Лука Потапыч.

Замёрзшего человека, приросшего к этому пьедесталу, как ужасающее пресс‑папье, восемь человек подняли и понесли к саням. Становой хотел было везти покойника для вскрытия во двор к Никите, как ближайший к месту происшествия, но Никита энергично запротестовал:

— Ваше благородие! Не срамите на старости лет. Никогда этого сраму за мной не было. Дайте помереть честно, ваше благородие!

Мы с братом, зная, с каким ужасом относятся крестьяне к вскрытию трупов, считая его делом безбожным и позорным, оскверняющим тот дом, в котором это происходит, поддержали его, и становой переменил своё решение.

— Ну уж ладно, надо пожалеть старика, бог с тобой. Вези в село.

И наша печальная и странная процессия потянулась к селу, везя с собой окаменелую коленопреклонённую фигуру. Встречные крестьяне испуганно крестились при нашем приближении, глядя на сани, на которых возвышался стоящий на коленях страшный покойник.

Замёрзший в камень труп и наступающий праздник Рождества помешали дальнейшему следствию, и мы, оставив мертвеца оттаивать в пожарном сарае при волостном правлении под караулом двух понятых, успели вернуться в уже светившуюся вечерними огнями усадьбу до появления рождественской звезды. Однако в этот год праздник мне не показался праздником, и в рождественскую ночь мне снилась страшная фигура неизвестного на своём пьедестале изо льда и снега.

Только на третий день праздника уездный врач, приехавший из Щигрова в сопровождении следователя, мог произвести вскрытие и опознание трупа. Когда, наконец, в волостном сарае отбили с мертвеца землю и снег и теплой водой оттаяли смёрзшиеся руки, закрывавшие лицо, понятые, тесно обступившие мертвеца, сразу узнали, кто был погибший. Узнал его и я.

«Лёвка! Лёвка из Удерева! С Мелентьевского двора!» — пронёсся по сараю тихий и дружный шёпот. Словно людям было неловко стыдить этим признанием бедного погибшего бродягу, так долго скрывавшего от нас своё горемычное лицо.

Лёвка Мелехов был сын зажиточного крестьянина, мой спутник по мальчишеским охотам, а затем — молодой парень, совсем отбившийся от дела и дома, побывавший в шахтёрах и там окончательно развратившийся. Оттуда он, видимо, и возвращался в родные места после долгого отсутствия и замёрз пьяный в поле.

Вызванный на следствие его отец, хозяйственный, солидный мужик, взглянув на труп сына, только вздохнул и, смахивая слёзы, прошептал: «Осрамил мою седую голову, сыночек! Жил, как пёс, и умер так же, без христианского погребения. Ни при дедах, ни при отцах наших того на роду у нас не было, чтобы крещёного человека, как борова, потрошили… Оплевал мою старую голову!»

Завыла, получив весть о смерти мужа, и его вдова, молодая бабёнка Арина, хотя давно с ним не жила. Плакать и причитать её заставлял обычай. «Нельзя, всё ж таки муж!» — говорили соседки.

Тяжело было на сердце и у меня, когда мы возвращались домой в усадьбу. Всё мерещился на столе волостного сарая синий и опухший труп того самого весёлого и беззаботного Лёвки, с которым мы с братом так недавно ещё рыскали по полям и лесам. Все трое мы были тогда весёлыми и беспечными мальчишками, и никто из нас не думал, что жизнь поджидает нас в коварной засаде с горем и позором…

Народные праздники и приметы на Руси


В России до революции 1917 года с церковными праздниками по «старому», или Юлианскому, стилю издревле были связаны полевые и сельскохозяйственные работы, в силу чего русское правительство придерживалось этого календаря, несмотря на то, что Западная Европа и Америка давно перешли на григорианское исчисление и жили, опережая нас на две недели.

Помимо связи нашего старого календаря с земледельческим населением России, с ним одновременно тесно переплетались обычаи и приметы, о которых упоминаю ниже в календарном порядке.

1 января — Новый год. «Году начало — зиме серёдка». «Если Васильева ночь звёздная — будет в году урожай ягод».

6 января — Крещенье. «На Крещенье снег к урожаю».

18 января — Св.  Афанасий «Ломоносов». «Если в этот день ясно — будет недород в году».

24 января — Аксинья «полухлебница», так как к этому дню у бедных крестьян оставалось половина зимнего запаса хлеба.

1 февраля — Св. Трифон. «Если ночь звёздная — будет поздняя весна».

2 февраля — Сретение Господне. «Зима с летом встречается».

8  февраля — Св. Захарий. Крестьяне кропили серпы крещёной водой.

11 февраля — Св. Власий. Начинались «власьевские морозы».

27 февраля — Св. Прокоп «дорог рушитель». Растаивали снега, и дороги становились непроезжими.

28 февраля — Св. Влас «капельник».

1 марта — «на Св. Евдокею мужику затеи» — точить соху и чинить борону.

9 марта — Сорок мучеников. «День с ночью равняется, и сорок пичуг на Русь летят».

17 марта — Св. Александр «тёплый». «С гор вода, а рыба в стану».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное