Родные гнёзда

Совсем другая картина получалась, если борзая собака попадала в руки охотника-крестьянина. Крестьянин прежде всего промышленник, и если бы владельцы псовых охот позволяли себе продажу или раздачу щенят, то это привело бы через несколько лет к совершенному истреблению дичи. По этой причине в замкнутой и тесной среде псовых охотников строго соблюдался обычай уничтожения всех лишних борзых щенят. Тщательно надо было также следить и за тем, чтобы не было скрещивания борзых с другими породами собак, что иногда, хотя и редко, случается. Породистая борзая никогда сама без охотника в поле не выходила, зато продукт её скрещивания — ублюдок борзой — поголовно были страстные и самостоятельные охотники, не только не нуждавшиеся, но и тяготившиеся руководством человека. Эти полукровки были способны целыми днями, хотя и безуспешно, гоняться за лисицами и зайцами, отчего зверь немедленно уходил из того беспокойного места, где заводился на общее несчастье подобный пёс. За всё существование на моей памяти псовой охоты я не помню случая, чтобы у нас или у братьев Михайловых, наших товарищей по охоте, была упущена на сторону хотя бы одна собака. Зато между нашими усадьбами, отстоявшими друг от друга в 15‑ти верстах, был постоянный обмен собаками для освежения крови.

Оба брата Михайловы были крупные и сильные люди, страстные охотники, причём эта страсть доходила у них до крайнего предела. Затравив зверя, они на всём скаку, без всякой на то надобности, бросались прямо с коня на землю в кучу собак, так как у них от азарта не хватало терпения остановить лошадь и сойти с неё. Едва переводя дух, отшибленные при падении, они вставали на ноги, трясясь словно в лихорадке. Глядя на них, налитых кровью и едва дышащих, я всякий раз думал, что если не один, так другой из них умрёт когда-нибудь на охоте от удара.

Опишу ниже небольшую картину охоты с борзыми, со всеми переживаниями и ощущениями, какие я перечувствовал во время моей счастливой юности, в родных местах на далёкой теперь от меня родине.

Тихий стук заставил меня очнуться от крепкого утреннего сна. В окно смотрела тёмная сентябрьская ночь. Быстро одевшись в тёплую верблюжью поддёвку и высокие сапоги и накинув бурку, я, стараясь не шуметь, вышел из тёплого спящего дома и, вздрагивая от сырости, направился в конюшню. Накрапывал мелкий осенний дождь, предутренний ветер гнал по небу низкие серые тучи. Над тёмными силуэтами усадебных построек стояла сырая и холодная осенняя ночь, кругом был серый мрак, и только из полуотворённой двери конюшни виднелся тусклый свет лампы. В полутьме в ней двигалась длинная тень кучера Алексея, моего кума и такого же, как и я, страстного борзятника. Он молча, неторопливыми движениями, седлал стучавших по земляному полу и фыркающих коней.

В конюшне тепло и приятно пахло навозом, кожей, сеном и лошадиным потом. Из глубины её шёл ровный хруст жевавших корм лошадей. Редкие постукивания копыт по дереву и позванивание удил были единственными звуками среди ночного молчания и окружавшего мрака.

На ворохе светлой соломы, доходящем почти до потолка, лежали борзые, нежно потягиваясь. Они явно нервничали, как всегда перед охотой, и следили за людьми блестевшими в темноте глазами. С верха соломенной кучи ко мне прыжками соскочила моя любимица красавица Ласка и, загремев ошейником, поднявшись на дыбы, лизнула меня в щёку.

С Алексеем мы почему-то говорили вполголоса. Сонный кучерёнок открыл нам ворота, и сначала я на моём кабардинце Черкесе, а затем Алексей выехали на двор по деревянному настилу, окружённые повскакивавшими на ноги борзыми. На дворе меня охватило ощущение непроглядной тьмы и мокроты холодного погреба. Непривыкшие ещё ко мраку глаза ничего не различали на вершок от собственного носа. Над мокрыми вершинами деревьев едва проглядывала цветная полоска неуютного осеннего утра.

Под ногами коней тяжко захлюпал раскисший от недельного дождя жирный чернозём дороги. Пока мы выезжали из усадьбы в поле по широкому проезду между двумя чёрными стенами деревьев, глаза постепенно стали различать предметы, и в первую очередь шею и уши коня. Когда мы выехали на большой шлях и остановились, над полями стояла мёртвая тишина и слышался лишь ровный шум мелкого, но частого дождя.

— Ну что, кум, куда сегодня двинемся? — спросил я Алексея, сошедшего с седла и собиравшего на своры собак.

— Да придётся, должно быть, по тимскому рубежу тронуться. Говорили мне надысь возчики, что спирт везли, будто видели они двух лисиц над оврагом.

У обыкновенного человека, почему-либо попавшего рано утром в осенние мокрые поля, тоскливо сожмётся сердце от печальной и унылой картины готовящейся к зиме природы. Бесприютно и жутко в чёрном осеннем поле тому, кто его не знает. Сырой тусклой пеленой придавили мокрую землю низкие облака, скучно и низко несущиеся над головой. Едешь в поле, не глядя на небо, и тебя охватывает и наполняет лишь шумный и неуёмный ветер осени. Гудит беспрерывно в ушах без устали, выдувая из головы все мысли и возбуждая тоску…