Читаем Родные гнёзда полностью

Он оказался самцом необычайной величины, самым большим экземпляром, какой мне пришлось увидеть. Спина и бока у этой лисицы были почти чёрные с проседью, очень тёмной была и морда сверху. Впоследствии, на Кавказе, в Турции и Египте мне приходилось видеть тамошних лисиц, которые всегда меня удивляли своим дешёвым рыжим мехом и мелким ростом, так резко отличавшихся от наших степных лисиц, бывших величиной с хорошую собаку и с прекрасным тёмным мехом. Крупной величины у нас в Курской губернии были и зайцы-русаки, достигавшие 25‑30 фунтов живого веса.

К Рождеству, когда снега становились слишком глубокими, и охота с борзыми прекращалась до следующей осени, охотники наших мест переходили на охоту ружейную. Зайцы и лисицы, уж не говоря о куропатках, в эту пору начинали жаться к человеческому жилью, так как в поле и степи им становилось трудно добывать корм. В это время все сады, гумна и огороды покрывались вокруг усадьбы сетью заячьих следов. С вечера и до рассвета русаки приходили кормиться на гумна к овсяным скирдам, сохранявшимся всю зиму для корма скота. В лунные светлые ночи около Рождества мы садились в засаду к скирдам и стреляли подходящих к нам косых. Несмотря на кажущуюся простоту, эта охота требовала известной сноровки и опыта, а главное, уменья выбрать для засады подходящее место. Лучше всего для этой цели служили одиноко стоявшие в поле или на окраине гумна овсяные скирды, вокруг которых были не только свежие, но и давние заячьи следы, указывавшие на то, что зайцы привыкли к этому месту и являются сюда на кормёжку каждую ночь, а не случайно. Следовало, кроме того, охотнику сесть так, чтобы его силуэт не рисовался на фоне неба или снега и не был виден зайцам, для чего лучше всего было садиться спиной к стогу. Во время охоты нельзя было двигаться и даже шевелиться, так как всякокого движущегося предмета ночью зайцы боятся, а звук в морозную ночь слышен издали. Это условие самое трудное, так как в холодные зимние ночи, не двигаясь, легко заснуть и можно замёрзнуть во сне. Во избежание шороха соломы охотнику необходимо подстилать под себя попону.

Как бы ни была ясна лунная ночь и как бы не казалось, что «видишь, как днём» — это самообман, так как даже на снегу лунного света недостаточно, чтобы различить мушку на ружье, и потому стрелять на «засидках», как называется этого рода охота, приходилось исключительно по стволу ружья.

По вечерам у горящего камина охотники любят рассказывать о разных приключениях, которые с ними бывали на охоте, причём эти рассказы часто касаются разных необыкновенных случаев, а иногда и таинственного, что могло почудиться охотнику одному, вдали от всякого жилья, в неверном лунном свете.

Случилось нечто похожее и со мной, причём видение наверняка спасло меня от большой беды, если не от смерти. Было это в 1911 году, накануне Крещенья. Решив идти на засидки в далёкий луг, где у нас зимой стояли два овсяных скирда, я, вообще ничего не пьющий, «для тепла» глотнул большую рюмку крепкого коньяку. Прийдя на место, приткнулся к стогу и стал ждать зайцев, следы которых виднелись вокруг. Незаметно для самого себя я задремал в тёплой лисьей шубе… В полусне мне почудилось, что из лунного света ко мне подплыла по воздуху прозрачная белая фигура, которая, дотронувшись до моего плеча, слегка его потрясла и сказала: «Иди домой»…

Почему-то в этот момент я ясно сознал, что это была моя покойная нянька Мария Григорьевна, хотя к этому времени я уже ни её голоса, ни лица больше не помнил.

Очнулся я от ощущения, что у меня горят ладони. Было необыкновенно тихо в воздухе, снег сверкал под луной тысячами блёсток и искр. Ружьё, несмотря на две пары тёплых перчаток, жгло мне руки. Я положил его на колени, но немедленно стало холодно и коленям, и я почувствовал сразу озноб во всём теле. С трудом поднявшись, точно со скованными движениями, положив ружьё, не имевшее ремня, на плечо, я пошёл в усадьбу. По дороге на ходу мне удалось согреться, но двустволку пришлось всё же бросить в снег, так как её буквально невозможно было держать не только за металлические, но даже за деревянные части, которые жглись точно огнём. Добравшись до дома, я первым делом бросился к термометру, прибитому у нас за окном столовой, и только тогда понял, в чём дело. Пока я дремал у скирд в поле, мороз, бывший с вечера градусов 12, поднялся до 30‑ти, и не разбуди меня видение няни или холод ружейных стволов, я наверное замёрз бы насмерть.

Звериные пастыри

Сторона ли моя ты, сторонушка,

Вековая моя глухомань…

И. Бунин


В нашей Курской губернии, как и в других местах России, где мне приходилось охотиться, среди народа крепко держалось предание, что у всякого зверя и птицы существуют свои собственные князья, или «пастыри». Этот факт подтверждается и серьёзной охотничьей литературой, как например, «Записки охотника Оренбургской губернии» С. Аксакова и «Воспоминания охотника Восточной Сибири» барона А. Черкасова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное