Родом из Переделкино

П.Ф. Нилин – огромный, слегка неуклюжий из-за поврежденной, кажется простреленной, ноги, этакий сибирский медведь, – был прекрасным рассказчиком. После своей всегдашней присказки «вообще, значит, так...» он пускался в столь красочное изложение какой-нибудь истории из своей богатой биографии бывшего сотрудника уголовного розыска Иркутской области, что гости, затаив дыхание, готовы были слушать его до бесконечности, забывая, к огорчению моей мамы и бабушки, про всякое угощение, давно уже дожидавшееся своей очереди... Под видимостью легкой иронии в каждом его слове сквозил злой сарказм – Нилин издевался над человеческой глупостью, которая завела людей в такой тупик, где было лишь взаимное уничтожение, подлость и ненависть. Во всяком случае именно такой предстает перед читателем Гражданская война в повестях Нилина «Жестокость» и «Испытательный срок». (Достав с полки его однотомник, чтобы перепроверить свои давние ощущения, я обнаружила дарственную надпись от Павла Филипповича, датированную 1961 годом. Наша дружба с ним продолжалась долгие годы.)

В летние месяцы после войны, когда обе наши семьи жили в Переделкине, мы с семейством Нилиных общались чуть ли не ежедневно. Папа с Павлом Филипповичем после дневных трудов любили часов в пять, в шесть совершать длинные прогулки. Трогательно было наблюдать, как они удалялись, оживленно жестикулируя, по дороге в сторону Мичуринца, – большой, слегка косолапивший Нилин и рядом с ним невысокий, худощавый отец, – они уже вступили в какой-то бесконечный спор, который у них будет продолжаться до тех пор, пока в сумерки они не вернутся домой, уставшие, но продолжающие полемизировать, и не сядут с этим же разговором пить чай.

А мы с моей бабушкой под вечер сами нередко бегали к Нилиным на дачу, помогали Матильде Иосифовне Юфит, жене Нилина, тоже писательнице, купать их первенца – маленького Сашу. У меня сохранилась фотография – девочка с двумя косичками, это я, держит на руках хорошенького малыша – Сашу Нилина.

Вплоть до 1946 года Павел Филиппович оставался вполне благополучным писателем. В то время он был известен главным образом своим сценарием к фильму «Большая жизнь», который вышел в прокат перед войной в 1940 году.

За первую серию сценария П.Ф. Нилин получил Сталинскую премию.

Зато по поводу второй серии «Большой жизни» Нилин удостоился целого постановления ЦК ВКП (б) от 4 сентября 1946 года. Это был настоящий разгром. В пространном постановлении говорилось:

«Фильм не дает правильного представления о действительном размахе и значени проводимых советским государством восстановительных работ в Донецком бассейне... Главное место в фильме уделено примитивному изображению всякого рода личных переживаний и бытовых сцен... Ввиду этого содержание фильма не соответствует его названию... Больше того, название фильма «Большая жизнь» звучит издевкой над советской действительностью...»

Принимая во внимание «плохое идейно-политическое содержание и низкие художественные достоинства» фильма (режиссер Л. Луков), невзирая на нецелесообразно произведенные расходы, «Большую жизнь» было решено запретить!

Честь, что называется, нам дороже каких-то там расходов!

И готовый фильм сняли с проката.

Насколько я помню, Павел Филиппович относился к этому событию совершенно спокойно. Он приходил к нам на дачу, садился за стол и, основательно расставив локти, со своей всегдашней присказкой – «вообще значит так» – начинал рассуждать о той травле, которую устроила тогдашняя пресса, еще недавно его восхвалявшая, в отношении его самого и его произведения, в самых ироничных и насмешливых тонах.

* * *

Слава буквально обрушилась на него после того, как в «Новом мире» была опубликована его повесть «Жестокость» (в 1956 г.), а вслед за ней – «Испытательный срок». Это было откровение – с такой художественной убедительностью, с такой обличительной страстью писать о Гражданской войне мог только тот, кто сам прошел ее горнило и, слава тебе, Господи, уцелел, чтобы затем написать о ней со всей силой своего дарования.

П.Ф. Нилин создал образы, ставшие нарицательными, – образ Веньки Малышева ассоциируется отныне в нашем сознании с потерей веры, разбившейся вдребезги при столкновении с предательством и вероломством.

Нилин продолжал писать все в том же духе – своей скупой и столь выразительной прозой, гораздо больше внимания уделяя внутреннему состоянию своих героев, чем внешним обстоятельствам окружающей действительности. Его рассказы и повести «Через кладбище», «Дурь», «Впервые замужем» по-прежнему пользовались читательским успехом, экранизировались, переводились на иностранные языки, он оставался верным избранному им пути...

* * *

Но обратимся снова к нашей компании за столом. Нилин не умолкал. Напрасно взывала к нему его жена Матильда Юфит: «Нилин, ты наконец успокоишься сегодня или нет?!» Но если уж Нилин заводился, его нелегко было угомонить – вся надежда была на то, что в разговор ворвется кто-нибудь из мужчин, ну, например, летчик Спирин, со своей полярной темой.