Родом из шестидесятых

Катя грустно сказала:

– Ты равнодушен к людям. А надо помогать им, заботиться – это воспитывает, и ты бы перестал быть чужим.

Я старался не дышать на нее.

11

Пришел на работу с тяжелой головой.

Прохоровна глянула встревоженно.

– Голова болит, – помотал я головой. – Нет, после попойки… А дома что было… Ведь ничего, аккуратно себя вел. Только, кажется, ночью тещин халат надел и лег в нем. Всего лишь. Только-то…

Прохоровна залилась смехом.

– Дайте взаймы. Жена утром выгребла все из карманов, мол, нечем покупать продукты. Дала пятак на дорогу, мол, не пожрешь – ничего не случится.

– Ха-ха-ха!

Это на работе – настроение заданное. А дома – то, что реально есть: мысли, что все это зря, и придется разводиться, и что она делать будет, бедная, подкрашиваться, думая о другом.

Прохоровна рассказывала:

– Мы с мужем были на дне рождения. Он обычно сидит в углу и наблюдает скептически, не пьет – нельзя. Ну, а тут вдруг пить начал. Я веду себя вольно, пью сколько надо. Попросили молоденькую сбацать танец по-современному. Та смерила взглядом публику – все старые. Тогда мой муж сорвался к ней, и как пошел плясать! Туфли у него французские, с загнутыми носками. Никто не знал, что он танцовщик. И вот, когда он стал доставать лысиной паркетный пол, вдруг упала ваза с салатом. И, с салатным задом, как ни в чем не бывало. Тогда приборы убрали, так как он предупредил: "Если из-за разбитых рюмок ворчать будете, опрокину стол!" Я потом: "Чего это ты?" "А что ж! Понял, что с этой жидовней не повеселишься".

У нее в тоне уже не было тайного стыда, словно стала относиться к мужу-коротышке иначе.

На работе все было, как обычно.

Лариса рассказывала о поездке в ГДР (у нее зять в управлении кадров МИДа прислал вызов в министерство, она срочно вступила в партию. «Хоть отдохну там, замучилась. Только о сыне беспокоюсь»). Была там-то и там-то. Чистота, урны подвешены, киосков с мороженым и прочим нет, все подают в барах. Вход в бар стоит дорого. Сигареты – восемь марок.

– Говорила с чехами. Они: вы оккупанты, все отрицают (что наших убивали), мол, все это выдумали коммунисты.

Лида прочитала мне письмо какого-то полковника в отставке, которого она отшила в Риге: "Любить родину, вас, Елочка-Ромашка, и природу – как это хорошо!" Глаза ее расширились, словно представила что-то жуткое.

– Ненавижу, когда сразу лезут на меня. Я ему: "Ну, что? Некогда? Пожар? Спешка? Проверяете номер лифчика? Не трудитесь – третий. Или размер пояса 54.

– А женщины? – услышала Прохоровна. – Меркантильны по отношению к мужчинам, особенно те, кому за тридцать.

Лида сжала губы…

Когда мы с Лидой зашли в курилку, она развернула целую философию о странности мужиков:

– Никак не пойму мужчин. Все они одинаковы – кончают постелью. Ха, приходи, говорит, в ресторан такой-то. Поужинаем, угощу. А потом к тебе пойдем. Ну, я ему: "Ха, ко мне нельзя". "Тогда угощать не буду".

Она отвернулась.

– Да, мужчины любят красивых, а женятся на культяпистых. Почему? Ха-ха. У одного – разладилось, а он ко мне. Захотелось, вроде компенсации.

Она взгрустнула.

– Почему так, скажи? Один любил меня, бросил семью, говорил: я для него – королева. В ногах валялся – не пускала. Потом пустила, но оказалось, где-то он буфетчицу еще имел, кувалду, ужас! Ни морды, ни зада. Поч-чему, я спрашиваю? Почему у мужчин нет ничего святого? Почему они патологические лгуны? Ведь женщина не скотина, человек же. Да, женщина гораздо чище.

Я до сих пор не слышал такой блестящей характеристики мужиков. И сквозь мужское тщеславие пронизала горечь: судьба Лиды гораздо страшнее, чем моя, кого не любят, но не бросят. Я уговаривал:

– Встряхнись! Это еще не конец.

И понимал: мои слова пусты, у нее ничего не изменится.

Бабы несчастны не только от социальных условий – они обречены природой, из которой человечеству не вырваться. Свинство природы.

____

Сегодня было партсобрание. В большом кабинете партбюро по стенам вручную сделанные плакаты: "Была Россия царская, а стала пролетарская", "На то советы и нужны, чтоб люди жили без нужды", "За коммунистами пойдешь – дорогу к счастию найдешь", "Без труда и героизма не построишь коммунизма".

Принимали в партию. Первой вошла машинистка из нашего машбюро, отбарабанила программу, устав.

– Мы с Сережей, сыном, занимались.

Злобин проникновенно сказал:

– Один совет – вы сейчас вступаете совсем в другую жизнь. Мы понимаем, что вы прошли тяжелый путь войны, санитаркой, у вас не в порядке нервная система. Но мы на это не смотрим. Будьте сдержаннее.

Мне показалось, что мы вступили в некое иное измерение, где разлита безжалостная сакральная правота секты. Когда она вышла, члены оживились.

– Вот, мало развита, а вызубрила – я те дам!

Конечно, вызубрила, она знает, для чего вступает. За границу направляют машинисткой.

Обсуждали характеристики уезжающих за границу экспертов.

Вошел мой приятель, начальник отдела Игорек Яковлев. Заученно рассказал биографию. Женат, имеет сына. Учился в МВТУ, работал на кафедре. Почему ушел? Не было призвания, уступил место другим. Врет, наверное. Окончил Плехановский институт, по товароведению.