Родословная абсолютистского государства

Мы видели, что спрос на продукцию сельского хозяйства со стороны более успешной западной экономики часто преувеличивался в качестве единственной или главной причины манориальной реакции на востоке в тот период. На самом же деле, хотя торговля зерном, несомненно, усилила крепостническую эксплуатацию в Восточной Германии или Польше, она не инициировала ее ни в одной из этих стран и совсем не играла никакой роли в параллельном развитии Богемии или России. Другими словами, придавать основное значение экономическим связям экспортно-импортной торговли Востока с Западом неверно, потому что феодальный способ производства как таковой – еще не преодоленный окончательно в Западной Европе XVI–XVII вв. – не мог создать единой международной экономической системы. Этой цели достиг только мировой рынок промышленного капитализма, распространявшийся из развитых стран, формируя и управляя развитием отсталых. Сложные западные экономики переходной эпохи – обычно смесь полумонетизированного и посткрепостнического феодального сельского хозяйства [262] с вкраплениями коммерческого и промышленного капитала – не имели такого буксира. Иностранные инвестиции были минимальными, за исключением колониальных империй и, в некоторой степени, Скандинавии. Внешняя торговля все еще составляла маленький процент в национальном продукте всех стран, за исключением Голландии и Венеции. Какая-либо комплексная интеграция Восточной Европы в западноевропейскую экономическую схему, часто подразумевавшаяся вследствие использования историками таких фраз, как «колониальная экономика» или «колониальные предприятия» (plantation business concerns) по отношению к поместной системе за Эльбой, была совершенно неправдоподобной.

И все же нельзя сказать, что Западная Европа не оказала решающего влияния на формирование государственных структур Восточной. Ибо международное взаимодействие эпохи феодализма осуществлялось в первую очередь на политическом, а не на экономическом уровне, потому что этот способ производства был основан на внеэкономическом принуждении. Завоевание, а не торговля, было основной формой его расширения. Неравное развитие феодализма внутри Европы нашло наиболее характерное и прямое выражение не в балансе торговли, а в балансе силы между соответствующими регионами континента. Другими словами, главным способом общения Востока и Запада в эти столетия была война. Именно международное давление западного абсолютизма, как политического аппарата более мощной феодальной аристократии, управлявшего более развитыми обществами, вынудило восточную знать создать такую же централизованную государственную машину, для того чтобы выжить. Иначе превосходящая сила реорганизованных и увеличенных абсолютистских армий неизбежно взяла бы свое естественным способом межфеодальной конкуренции – с помощью войны. Сама модернизация войска и тактики, вызванная «военной революцией» на Западе после 1560 г., сделала вторжение в огромные пространства на востоке более реальным, чем когда-либо ранее, соответственно увеличив угрозу агрессии для местной аристократии. Таким образом, в то время, когда инфраструктурные отношения производства расходились по разным дорогам, существовало парадоксальное сближение надстроек в двух регионах (что само по себе, конечно, указывало на единый способ производства). Конкретные пути, по которым первоначально была направлена военная угроза западного абсолютизма, оказались, к счастью для восточной знати, исторически окольными. Однако тем более поразительно, как немедленно произведенные ею эффекты стали катализатором изменений политической модели на Востоке. На юге передний край между двумя зонами занимала длительная австро-турецкая дуэль, которая в течение 250 лет сосредоточивала внимание Габсбургов на их оттоманских врагах и венгерских вассалах. В центральной части Германия представляла собой лабиринт маленьких, слабых государств, разделенных и нейтрализованных своими религиозными конфликтами. Именно поэтому нападение пришло с относительно примитивного севера. Швеция – самая последняя и удивительная из всех западноевропейских абсолютистских государств, новая страна с очень небольшим населением и рудиментарной экономикой – стала молотом Востока. Ее влияние на Пруссию, Польшу и Россию в течение до лет, с 1630 по 1720 г., сравнимо с тем, которое имела Испания в Западной Европе на раннем этапе, хотя оно не стало еще предметом такого же изучения. Однако это был один из крупнейших циклов военной экспансии в истории европейского абсолютизма. В зените своей славы шведская кавалерия победоносно въехала в пять столиц: Москву, Варшаву, Берлин, Дрезден и Прагу, – действуя на огромной дуге в Восточной Европе, которая превосходила даже кампании испанских терций в Западной Европе. Австрийская, прусская, польская и российская системы государственного устройства испытали на себе ее формирующий удар.