Родословная абсолютистского государства

Что касается исламских государств, то они обычно имели кочевое происхождение: все политические системы Омейядов, Хамданидов, сельджуков, Альморавидов, Альмохадов, осман, Сефевидов и моголов произошли из конфедеративных союзов кочевников пустыни. Даже халифат Аббасидов, в происхождении которого была, по-видимому, наиболее велика роль городских и оседлых элементов, на первых порах почерпнул основную часть своей военной силы из среды представителей племен, ставших поселенцами в Хорасане. Все эти исламские государства, включая саму Османскую империю, являлись по своей сущности военными и грабительскими: их основа и структура, возникшие в результате завоеваний, были военизированными. Собственно гражданская администрация как отдельная функциональная сфера никогда не занимала господствующего положения в правящем классе: функции канцелярской бюрократии, как правило, не выходили за рамки сбора налогов. Государственная машина представляла собой в основном консорциумом профессиональных солдат, организованных либо в жестко централизованные корпорации, либо в более расплывчатые формы; в каждом случае такая система обычно поддерживалась доходами, присваивавшимися ее участниками с государственных земель. Политическая мудрость типичного исламского государства кратко выражена в следующем ярком изречении из руководства по управлению государством: «Мир – это прежде всего зеленый сад, оградой которого является государство; государство – это правительство, которое возглавляется властелином; властелин – это пастырь, которому помогает армия; армия – это группа стражей, которые содержатся на деньги; деньги – это необходимые средства, которые даются подданными» [745] . Линейная логика этих силлогизмов имела любопытные структурные последствия. Именно сочетание военного хищничества и презрения к сельскохозяйственному производству дало толчок к развитию характерного феномена элиты рабов-гвардейцев, которые снова и снова добирались до вершин государственного аппарата. Османское девширме являлось лишь наиболее развитым и изощренным вариантом этой специфически исламской системы военного набора, примеры которой можно было найти по всему мусульманскому миру [746] . Тюркские военачальники-рабы из Центральной Азии основали государство Газневидов в Хорасане и господствовали в халифате Аббасидов в период его упадка в Ираке; полчища рабов-нубийцев окружали халифат Фатимидов, а черкесские и тюркские рабы из Причерноморья составляли основу Государства мамлюков в Египте; славянские и итальянские рабы командовали последними армиями халифата Омейядов в Испании и, когда он пал, создали свои собственные государства тайфа в Андалусии; грузинскими и армянскими рабами укомплектовывались отборные отряды гулямов в сефевидской Персии при шахе Аббасе [747] . Иноземный и рабский характер этих дворцовых формирований соответствовал странной структурной логике сменявших друг друга исламских политических систем. Воины-кочевники, которые, как правило, являлись их основателями, не могли придерживаться своего бедуинского образа жизни в течение долгого времени после завоевания: родовые общины и отгонное животноводство исчезали после оседания. С другой стороны, кочевники не проявляли желания становиться сельской знатью, живущей за счет доходов в наследственных вотчинах или канцелярской бюрократией гражданской администрации: традиционное презрение к сельскому хозяйству и грамоте препятствовало реализации любого из двух вариантов, в то время как беспокойная независимость повышала их сопротивляемость строгой военной иерархии. Это подталкивало победившие династии после установления своей власти создавать специальные гвардейские подразделения из рабов как ядро регулярных войск. Поскольку сельскохозяйственного рабства почти не существовало, военное рабство могло стать почетным. Различные исламские гвардейцы фактически представляли собой феномен, самый близкий к чисто военной элите, который был возможен в то время: лишенной какой-либо аграрной или скотоводческой роли, оторванной от какой бы то ни было клановой организации и, следовательно, теоретически способной быть, безусловно, верной правителю; их рабство было залогом их солдатской покорности. На практике они, разумеется, могли захватить высшую власть для самих себя. Их доминирование было признаком отсутствия в исламском мире территориальной знати.