Родовое проклятие

— Прекрасно доедут, не волнуйся. — Семью семь — черт побери! — сорок девять. — Ты мне сама говорила, цветы — живые существа и чутко реагируют на музыку, человеческую речь и заботу. Без тебя они затоскуют и, скорее всего, завянут, как бы тщательно я за ними ни ухаживала.

Вдохновленная успехом, Мира запела «Снова в дорогу» и заложила пустоты в коробках скомканной бумагой. Пение дочери вызвало у Колин улыбку.

— Какой у тебя чудесный голос!

— От мамы достался, разве нет?

— У отца тоже был сильный, красивый голос.

— Хмм… — только и ответила Мира, продолжая повторять в уме таблицу умножения. — Так. И еще тебе понадобятся любимые фотографии, чтобы повесить на стену.

— Ой! — Колин моментально сомкнула пальцы рук — этот жест выражал у нее высшую степень неуверенности. — Даже не знаю… А как я их отберу?

— Я сама отберу, а ты потом их откроешь — и будет для тебя сюрприз. Слушай, я бы не прочь чайку выпить.

— Ой! Сейчас заварю.

— Было бы здорово. — Пять минут покоя.

Пока Колин хлопотала на кухне, Мира быстро выбрала фотографии — заключенные в рамки моменты прошлого: ее детство, братья и сестры и, хоть это было и не совсем кстати, родители вместе.

На одного из родителей она посмотрела особенно пристально — на снимке он стоял на фоне цветущего сада при солидном доме, где они жили когда-то, и улыбался. Красивое лицо. Приятный, статный мужчина — и море обаяния.

И полное отсутствие внутреннего стержня.

Мира обернула фотографию тканевой салфеткой, чтобы не пострадало стекло, и сунула в коробку. Может, матери лучше бы обойтись без постоянных напоминаний о том, что было, но, в конце концов, решать ей, ведь это ее жизнь.

И в данный момент эта жизнь уложилась в два чемодана, сумку через плечо и три картонные коробки.

Если визит превратится в переселение, то будут еще вещи, но пока Морин об этом и слышать не желает. Будут новые сборы, но главное, по мнению Миры, — будет и новая жизнь.

Сочтя, что дело сделано — или почти сделано, — она прошла в заднюю часть дома на кухню, где застала маму в слезах. Она тихо сидела за столом, спрятав лицо в ладонях.

— Ну, мам…

— Прости, прости. Чай так и не сделала. Мира, я в полной растерянности! Я всю жизнь прожила в Конге, знаю здесь все окрестности. А теперь…

— Мам, это совсем рядом. Ты уезжаешь не за тридевять земель. — Мира села и взяла мать за руки. — Меньше часа езды.

Колин подняла заплаканное лицо.

— Но я перестану видеться с тобой и Доналом!

— Мам, ты едешь погостить.

— А вдруг я никогда не вернусь? Вы же только об этом и мечтаете!

Загнанная в угол, Мира устыдилась.

— Мы мечтаем не о том, чтобы тебя сплавить, а чтобы тебе было хорошо. Я уверена: ты скоро сама захочешь там жить. А если надумаешь остаться с Морин, Шоном и ребятишками в Голоуэе, то мы будем вас навещать. Конечно! А как же? А если тебе там не понравится — вернешься сюда. Разве я не говорила, что оставлю дом за тобой?

— Я ненавижу этот дом! Мне здесь все ненавистно!

Ошеломленная, Мира разинула рот, но так и не нашлась, что на это сказать.

— Нет, нет, это не так, это неправда. — Колин, раскачиваясь, снова закрыла лицо руками. — Я люблю палисадник и сад за домом. Правда! Мне нравится смотреть на цветы и работать в саду. И я благодарна тебе за этот домик, он просто очаровательный!

Колин вынула из кармана бумажный платок и промокнула слезы.

— И спасибо Финбару Бэрку, что сдает мне его по цене гораздо ниже рыночной. И тебе — за то, что его оплачиваешь. И Доналу — за то, что так долго жил со мной. Всем вам за то, что вы не забывали мне звонить и справляться о моих делах. За то, что брали меня в поездки. Я знаю, вы все сговорились, чтобы я переехала к Морин в Гэлоуэй, но это ради моего же блага. Я же не совсем глупая.

— Ты совсем не глупая!

— Ну да, «не глупая»! Мне пятьдесят пять лет, и я не в состоянии запечь баранью ногу!

Поскольку это вызвало новый поток слез, Мира попробовала сменить тактику:

— Кулинар из тебя действительно никудышный. Помню, как я приходила из школы и, унюхав запах твоей стряпни, спрашивала Господа, чем я заслужила такое наказание.

Колин долго смотрела на дочь с недоумением, и на щеках ее блестели слезы. И вдруг она расхохоталась. Звук был несколько диковатый, но все равно это был смех.

— Моя мать готовила еще хуже.

— А это возможно?

— А ты думаешь, почему бабушка держала кухарку? Потому что в противном случае мы бы умерли с голоду. Да и Морин не лучше, Господи прости.

— Вот для этого и существует еда на вынос. — В надежде, что слез больше не последует, Мира поднялась и поставила чайник. — Я не знала, что тебе в этом доме не нравится.

— Да нравится, нравится! Это я сгоряча брякнула. Неблагодарная я! У меня есть крыша над головой, есть сад, которым я горжусь. Соседи хорошие, вы с Доналом рядом. Мне не нравилось то, что это единственное, что у меня осталось — очередное жилье, за которое платит моя дочь.

— Это не единственное, что у тебя осталось. — Как же она была слепа, подумала о себе Мира, что не видела, насколько ее мать уязвлена тем, что живет в арендованном доме, оплачиваемом дочкой.