Родовое проклятие

Через некоторое время она вовсе привыкала к маленьким птичкам и не обращала на них внимания. Цыплят не закрывали от нее, и Мурка ни разу не позволила себе поохотиться на такую доступную добычу. Она ловила только мышей.

8

Смерть сделала похожими мои сны: я подхожу к ветхому забору, серому, как и все вокруг. Сумеречно. Дом скрыт от меня голыми ветками вишен, эти вишневые деревья, давно вырубленные, заполнили сад и палисадник, они плотно выстроились вдоль бетонной дорожки и, сомкнувшись, закрыли низкое свинцовое небо. Они всюду. Их сухие стволы, похожи на старую колючую проволоку, свернувшуюся огромными ощетинившимися ежами.

Бабушка собирала хворост. Сарай был завален сушняком, она приносила его из рощи, прямо за огородами. Старики экономили на угле, поэтому деревянный дом отсыревал за зиму и не успевал просохнуть летом.

Здесь когда-то были заливные луга. В реке водились щуки и разная рыбешка. Отец рассказывал, как они с пацанами бегали на реку купаться и ловить рыбу. А однажды весной, когда начался ледоход, он прыгнул на проплывающую льдину, чтобы прокатиться. Но прыгнул неудачно: нога попала в ледяную выемку, мальчишка почувствовал резкую боль и не смог соскочить на берег. А льдину несло все дальше, и испуганные друзья бежали вдоль берега и кричали. Кто-то догадался позвать отцовского деда, и тот, прихватив багор, кинулся спасать внука. Отца вместе с льдиной затянуло под мост, и он успел ухватиться за балку, повиснув на ней. Дед кое-как достал его и выпорол. Тогда всех пороли.

Да, крутенек был прадед Александр. Еще в Первую Мировую попал в плен к немцам и пробыл там два года, язык знал прекрасно – работал у какого-то бюргера на ферме. Немцы ему нравились, только он никак не мог понять, как такой правильный народ допустил у себя фашизм.

В Гражданскую прадед воевал у Ворошилова. Знал его лично, поздравлял с праздниками, писал письма. Ответы и телеграммы поздравительные, подписанные знаменитым военачальником приходили неизменно. При получении очередной телеграммы, Александр приглашал соседа и выпивал с ним бутылку водки, под неторопливую беседу о прошлом и настоящем.

Александр любил лежать на узкой железной кровати в сенях и читать. Читал он не по-деревенски много. Казалось, что он презирал быт. Лежа на своей кровати, он, придерживая рукой очередную книгу, опускал другую руку в ведро, доставал картофелину и, слегка потерев о свой неизменный пиджак, кусал, как яблоко, вместе с кожурой. На бегающих рядом по нетопленому дому голодных детей, Александр мало обращал внимания. Жена его – Татьяна, зная о странностях мужа, редко оставляла его одного. На памяти моего отца, это случилось один раз, когда бабушка Таня уехала к дочери в Москву. За те несколько дней, что она отсутствовала, жизнь в доме остановилась. Была поздняя осень, по ночам заморозки схватывали воду в ведре на лавке у печи, и она так и не оттаивала; только дети, черпая воду кружками, разбивали тонкий ледок на ее поверхности. Полное ведро с помоями стояло здесь же, но там лед утвердился основательно, поэтому домочадцы его словно не замечали. Чтобы сохранить тепло, дети не раздевались, впрочем, как и сам Александр. Он лежал незыблемо на своем ложе, читал и ел сырую картошку.

Поздно вечером забегала старшая, нелюбимая дочь Глафира.

Ей не повезло родиться в 13 году, в том самом, когда отца забрали в армию. Вернувшийся через восемь лет после всех войн и революций Александр, никак не хотел признавать невесть откуда взявшуюся дочь, а по поселку упорно ползали сплетни о том, что Татьяна нагуляла Глафиру, причем виновник так и не был обнаружен. Александр, будучи человеком не злым и справедливым, первым делом расспросил жену, но она с плачем доказывала, что муж оставил ее беременной, а теперь слушает грязные наветы завистников. Подсчитав кое-что в уме, Александр смирился и признал дочь, но полюбить так и не смог. Тем более, что вскоре появились новые дети, и старшая стала чем-то вроде работницы и помощницы Татьяны.

Она работала на железной дороге, грузчицей. Будучи неграмотной и незамужней Глафира так и осталась в семье своего отца, посвятив себя более удачливым младшим сестрам и брату.

Не говоря ни слова, дочь бегала к колодцу за водой, и на дорогу – выплеснуть помои, топила печь и ставила на огонь чугунок с картошкой. Дом наполнялся влажным теплым дымом и движением, правда, еле слышным, Глафира боялась потревожить родителя.

Вернувшаяся супруга, быстро оценив ситуацию, постаралась незаметно исправить разрушения, и больше уж не оставляла своего мужа надолго. Александр не был лентяем, он просто считал, что каждый должен делать свое дело и негоже мужчине выполнять женскую работу.