Родовое проклятие

Как только мы приехали в крохотный горняцкий поселочек, она сразу же расположила к себе местного пса-бродяжку. Этот пес теперь не отходил от нашей виллы, патрулируя ее и облаивая всех, кто пытался посягнуть на территорию его хозяев. Особенно не терпел Рыжий своих земляков.

Азизу просто повезло, что Рыжий отлучился по своим собачим делам и выпустил из своего поля зрения черный вход.

Ласковый и тихий кобелек какой-то светло-рыжей, почти розовой масти, при приближении посторонних буквально зверел, срывался с места, бросался на дерзнувшего, лаял громко, взахлеб, при этом хвост его непостижимым образом начинал вращаться, как пропеллер у вертолета. Обычно он гнал врага за бетонный забор, обозначавший границы советской территории, после чего возвращался, победно задрав голову с курносым, как у поросенка носом.

Мама сварила кофе, налила его в большую фаянсовую кружку и поставила перед незваным гостем.

Азиз удивился размеру чашечки кофе, но ничего не сказал, опустил сумку на пол и ногой задвинул ее под табурет, робко взялся за ручку кружки, поднес к губам, попытался отпить, обжегся, но кружку не поставил и сидел молча, прихлебывая кофе маленькими глотками.

Его поза и в эти жадные глотки подействовали на маму, как действовал на нее всегда вид любого несчастного существа. Она, сердобольно вздохнув, пододвинула к Азизу плетенку с печеньем. Потом вернулась к плите, открыла кастрюльку и положила на тарелку несколько котлет, нарезала длинный батон хлеба толстыми ломтями; всю эту снедь поставила перед арабом.

– Вот, манже… сильвупле…

Азиз чуть не поперхнулся кофе, потом все-таки отставил кружку и потянулся за печеньем.

– Ты мясо ешь, дурачок, – мягко приказала мама. Еще немного и она стала бы тыкать его в тарелку носом, как несмышленого котенка.

Теперь и я увидела, что Азиз голоден; он старался изо всех сил не показывать этого, был деликатен, если можно так сказать. Но еда все-таки поглотила его целиком, он даже забыл о нас с мамой; ел он быстро, но очень аккуратно и бесшумно.

Арабы вообще могут быть неслышными. Они умеют двигаться, как призраки: возникает такой призрак перед тобой неожиданно, сначала ты его видишь, только потом – слышишь. Шумными арабы делаются только тогда, когда хотят, чтобы их заметили, или когда пьяны; спиртное, подчас, доводит их до буйства.

Дорожки в поселке были засыпаны гравием, даже дети-арабы бегали так, что не слышно было перекатывающихся под их ногами камешков.

Наконец Азиз закончил с едой, отставил тарелку, вздохнул, сказал «мерси» и снова обратил свой взгляд на маму.

– На здоровье, – ответила она.

Азиз встрепенулся, поднял с пола свою сумку раскрыл и начал доставать оттуда всякую всячину: объемные открытки, с улыбающимися японками, брелоки в виде рыбок и крошечных дамских ножичков с пилками для ногтей…

– Но, но, – попыталась протестовать мама, – нам не надо.

Но Азиз, казалось, не обратил на ее слова никакого внимания, и к ассортименту на нашем кухонном столе добавились комплекты женских трусиков и карты с неприличными картинками. Прямо на обложке красовалась голая девица в кружевном фартучке.

И тут я увидела, как Азиз усмехнулся, только краешками губ, но сразу же спрятал свою усмешку, словно смазал ее.

Теперь покраснела мама. Она потянулась к картам.

Азиз молча следил за ее движениями: как она взяла колоду, мельком взглянула на обложку и сунула колоду в карман платья.

Потом она начала рассматривать женское белье, долго выясняла размеры, в конце концов, они с Азизом достали одни трусики из упаковки и растягивали их руками. Они больше не заливались краской, а только спорили о цене и качестве товара.

К картам присоединились и пакеты с трусами и открытки с японками, и рыбки, и ножички.

Обрадованный Азиз попытался было назвать свою цену, но с мамой торговаться невозможно, она всегда платит частникам столько, сколько считает нужным. У нее даже есть свой комплект гирек, с которыми она ходит на рынок.

Азиз об этом не знал. Он побледнел, его скулы, и без того острые, теперь заострились еще больше, глаза сузились, кожа на лице стала почти серой от волнения. Он сделал попытку вернуть свой товар, рассказывал, как он, рискуя жизнью, пробирается через границу. Он то повышал голос, то снижал его до шепота, втягивал голову и озирался, показывая, как он боится пограничников. Но маму заставить расстаться с деньгами, всегда было очень непросто:

– Что ты мне рассказываешь, – отмахивалась она от торговца, – да этого дерьма и здесь полно, зачем через границу?!

– Но, но, мадам! – Он чуть не плакал.

Ну как, как рассказать этой дьяволице с внешностью райской гурии, о том, что ему несказанно повезло с этой самой границей. Полтора километра по горам и – Марокко. Здесь – на этой стороне объявились иностранцы, практически отрезанные от больших городов, с их огромными магазинами. А значит, у Азиза появился шанс. И он решился. Он берет у себя дома в Марокко всякий мелкий товар и продает здесь. И, казалось бы, все складно, правда есть одно но: на границе жандармы, а у них автоматы. Жандармы злые, им нельзя жениться.