Родовое проклятие

Жаль, сирийцы быстро уехали. Они жили в поселке всего несколько месяцев. Жена доктора иногда приходила к маме и жаловалась. Ее обижали алжирцы: из-за того, что арабская женщина не может быть христианкой, не должна ходить с открытым лицом, а раз она так себя ведет, то в нее надо бросать камнями и обзывать ее страшными ругательствами. Веселость молодой сирийки скоро уступила место страху, она боялась выйти из дому, отсиживалась у русских женщин и все больше плакала. Доктор не выдержал, расторг контракт, и увез жену куда-то в Европу.

Все-таки нам – детям, было вольготнее, чем нашим матерям. Мы могли общаться и между собой, и с местными мальчишками и девчонками. К нашей маленькой группе то и дело кто-нибудь присоединялся.

Мы то дружили, то дрались.

Али – старший брат нашей арабской подружки Фудзии – впервые представился маме таким образом: он влез на каменную ограду и, спустив штаны, танцевал, подергивая животом и вихляя бедрами. Он кричал:

– Донэ муа факи-факи, факи-факи…

Мама осталась равнодушна.

– Не обращай внимания, – посоветовала она мне, – обезьяны так же делают, и нам это кажется забавным. Здесь тот же случай.

Я изо всех сил старалась не обращать внимания. Но Фудзие никто не рассказывал про обезьян, и она страшно обижалась на брата, кричала на него по-арабски, обзывала ишаком и плакала от злости. Али иногда извинялся, чтобы мы приняли его к себе играть. Но стоило появиться его друзьям, он преображался; подростки сбивались в кучку, шептались, показывали на нас пальцами и все заканчивалось прыжками по забору без штанов. Мы привыкли и только брезгливо морщились:

– Фу, Али!

Впервые с арабскими детьми я столкнулась буквально на следующий день после нашего с мамой прилета в Алжир.

Мы вылетели из Москвы в холодном октябре, а через несколько часов оказались в жаркой Африке. Видимо от переживаний, мама забыла меня переодеть, и я еще долго тихо прела в куртке и шерстяных гамашах. Я не замечала жары, глазея на разноцветную толпу, заполнившую аэропорт.

В аэропорту нас не встретили, но мама нашла советского представителя, тот связался по телефону с посольством, и за нами приехал Гена. Он так представился, по очереди пожав руки мне и маме.

Гена выглядел потрясающе в ярко-желтой рубахе и рыжем замшевом костюме, я даже замерла. Он был такой яркий, необычный, совсем «не русский».

Раздела меня мама только в машине, когда Гена вез нас в посольство. А точнее, в дом, где располагался комитет советских специалистов.

Мама стаскивала с меня многочисленные одежки, время от времени растеряно кивая в ответ на вопросы-утверждения золотисто-желтого и вкрадчивого Гены. Мама ему определенно нравилась, и он переживал за нее больше, чем она сама. Смущаясь, он сказал, что мама «непременно должна взять у него денег, ведь у нее нет, а мало ли что может понадобиться…». Я неотступно следила за ним, и от этого Гена смущался еще больше. Мама спасла его: спокойно взяла деньги, поблагодарила за помощь и обещала вернуть «как только приедет муж».

Я поняла только, что отцу позвонили, и что там что-то напутали со временем нашего прилета.

Гена привез и поселил нас в огромном белом доме с террасой. Дом стоял прямо над морем, на обрыве. Внизу, среди густой зелени виднелись многочисленные крыши других домов, а там, дальше на темном аквамарине в дымке стояли большие корабли.

– Там порт, – сказала мама.

– Это море? – спросила я.

– Да, Средиземное.

– А когда приедет папа?

– Завтра.

На втором этаже уже жили русские, а нас разместили на первом. Я сразу отправилась на разведку и познакомилась с соседкой – девочкой моего возраста. Мы вместе исследовали участок, огороженный высокой проволочной сеткой. На сетке висели чумазые, оборванные арабчата, галдели и показывали на нас пальцами.

– Не обращай внимания, – дернув подбородком, высокомерно произнесла моя подружка. Она демонстративно отвернулась от дергающих сетку детей и сделала вид, что рассматривает пластиковые лилии на своих шлепанцах. Я тоже стала рассматривать ее шлепанцы.

– Там, где вас поселили, была холера, – сообщила девочка. – Всю семью увезли в больницу, – теперь она наслаждалась произведенным на меня эффектом. – Только ты не бойся, там все прородисфи, – она запнулась, но все равно старательно, по слогам произнесла трудное слово, – продезинфицировали.

– А я и не боюсь, мне прививку сделали!

Отец приехал на следующий день. Торжествующий Гена доставил его к нам и предложил устроить экскурсию по городу. Мама невозмутимо согласилась, и сразу же сказала отцу о долге. Гена покраснел, хотел было отказаться от денег, но мама спокойно сказала:

– Вы ведь свои деньги давали?

– Да.

– Так берите. Нас тут много таких. На всех не напасетесь…

А еще через три дня мы уехали в Эль-Абед – маленький горняцкий поселок на границе Алжира и Марокко.