Родственные души. Сборник рассказов современных писателей

А я поднял её подбородок и раздельно сказал:

– Ядерная война… лови Беню!

Она с недоверием и ужасом посмотрела на меня.

– Не шучу – ответил я на незаданный вопрос. – Бегом! – И кинулся набивать сумку. Схватил камеру и ноутбук.

На балконе злобно зашипел кот.

– Беня, зараза! Я не могу его в переноску запихнуть! – я увидел её бледное лицо за кухонным окном и бросился на помощь.

Резко рванув фрамугу, я с треском выломал дохлый шпингалет и схватил за шкирку Беню. Говорят, коты в такой хватке успокаиваются, но у нас неправильный кот. Он извивался и орал, дотянулся когтями до моей щеки, и пришла моя очередь вопить от боли и обиды: «…я спасаю эту шкуру, а он ещё и драться?!» Не думая о боли, а только о хрупких кошачьих косточках, я прижал его к груди.

Лена застыла на тёмной лоджии с пустым взглядом в никуда, а я в толстом пуховике, с вырывающимся котом, сумкой, сумкой, ещё одной сумкой в крошечной шестиметровой кухне, где и без вещей не провернуться. Время текло горячим гудроном. Мы увязли в нём – три безмозглые мухи, а где-то в разреженном воздухе стратосферы мчались к Москве ракеты с ядерными боеголовками. И тогда я заорал:

– Бежим! – и дёрнул полку с мытой посудой. Под звон бьющихся тарелок Лена подняла на меня глаза и наконец осознала, – всё!..

Я вылетел в прихожую, распахнул ногой дверь, которую мы опять забыли запереть на ночь. Лена на ходу натянула пальто и сгребла в охапку всё, что было на вешалке. Я спросил:

– Зачем?

Она ответила:

– Тёплые вещи лишними не будут!

А я тут же споткнулся о порог своей хромой ногой и полетел в дверь квартиры напротив, а кот, оттолкнувшись всеми лапами, – в другую сторону. Он попытался прошмыгнуть назад, – домой, но Лена со скоростью автомата сбросила балласт, кроме одного пальто, и молниеносным движением запеленала в него Беню. Он, наконец, перестал вырываться, только вертел рыжей мордой и таращил глаза.

– Это зачем? – спросила Лена, показывая глазами на камеру.

– Жалко, – смутившись, ответил я.

Она посмотрела на меня, как на дурака, но ничего не сказала. Мы промчались по коридору, между двумя рядами мирно спящих квартир, Лена распахнула железную дверь на лестницу, и я подумал: «Какого чёрта?!», и заорал:

– Ядерная война! Спасайтесь! – и побежал за ней вниз, с шестого на первый, хватаясь за перила, чтоб не улететь за сумками в стену на поворотах. Наверху захлопали двери. Может, у кого-то будет больше времени – это всё, что я мог сделать для моих безымянных соседей.

Пока мчались к машине, Лена обзванивала родных. Просто бросала в трубку:

– Ядерная война, некогда объяснять, прячьтесь! – отбивалась и вызывала следующий номер.

Я схватил её за запястье и задал самый важный вопрос:

– Едем из Москвы сколько успеем… или, как крысы, будем годами прятаться в вонючем подземелье?

Я бессовестно жульничал и манипулировал, но мне до смерти не хотелось в метро. Лена посмотрела на меня, и её красивые серые глаза наполнились слезами:

Она сдавленно сказала:

– Из Москвы… – и плотину прорвало.

Я выжал газ, вылетел на пустую Краснобогатырскую, мимо Пентагона налево, к Преображенке. На совершенно пустой площади впервые нарушил правила, вывернул с заносом и сразу на Большую Черкизовскую. Там камера, но какая теперь разница?

Я поверил своему директору сразу и безоговорочно, сам не знаю почему. Что-то висело в воздухе уже не первый день. Как тревожные чёрные точки на краю зрения. Скосишь глаз – они скачком в сторону. Их видишь, а разглядеть не можешь, но они есть, и от этого мороз по коже.

Мы летели по Большой Черкизовской в сторону Щёлковского шоссе. В голове дурацкая мысль, что стоит нам только выскочить за пределы МКАДа, – и мы спасены, будто МКАД не дорога, а крепостная стена, которая сможет удержать все ужасы ядерного взрыва в своих пределах. Москву жалко. За прошедшие восемь лет я полюбил этот сумасшедший город. Людей жалко. Нас жалко. Всех жалко. Жалкая человеческая натура. Жалкое человечество, не заработавшее право на жизнь.

А тем, кто сам добровольно падает в ад,

Добрые ангелы не причинят

Никакого вреда

Никогда…

Под «Агату Кристи» я набрал сестру:

– Привет, сестричка! – и сразу услышал её сонный голос:

– Эмм привет. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

Меня кольнула совесть, но вдруг успеет, вдруг после моего звонка она сможет спастись?

– Некогда, Уль, ядерная война… Беги!

– Ты что там куришь?

– Я серьёзно. Просто поверь.

Она замолчала, потом тихо сказала:

– Бежать?.. С моими коленями?..

Она повредила ноги в горах и пока ещё ездила в коляске.

– Спустись в подвал. Ты на Фиоленте.

– Да. Лучше б ты не звонил…

– Прости, я не смог бы.

– Нет тут подвала, это скворечник для туристов, переделанный из гаража. Ты не сердись. Спасибо, что позвонил, я бы тоже не удержалась. Открою вино… целую, братик, берегите себя!

Я шмыгнул носом, и Лена сжала моё колено.

– Целую, сестричка. Может вас не тронут.

– Севастополь? Базу флота? Шутишь? Ладно… слышу ты за рулём… не отвлекайся. Лене привет! – и отбилась.